Евангелие любви
Шрифт:
– Да, мы идем! – Мириам громко хлопнула любимого мужа по согнутой спине. – Джош, ты ходил по Айове и Дакоте, мы – по Франции и Германии. Ты по Вайомингу и Миннесоте, мы – по Скандинавии и Польше. Как же это здорово, дорогой наш Джошуа. Просто чудо!
Джошуа мрачно покосился на нее.
– Мириам, называть то, что мы делаем, чудом – богохульство.
Повисла тишина, никто не знал, что сказать, чтобы разрядить атмосферу.
И в этот момент открылась дверь и вошла Джудит Кэрриол. Не зная, чего ожидать, она была поражена обрушившимися на нее бурными приветствиями Мириам и обычно подчеркнуто сдержанного Джеймса. За их спинами безвольно сидящий Джошуа созерцал происходящее так, словно все происходит на старой, тусклой, немой кинопленке.
Мать заказала кофе и сандвичи, Эндрю вернулся, и все расселись, кроме Джошуа, который вдруг решил, что ему пора удалиться в свою комнату, хотя почему, не объяснил и больше не показался. Те, кто остался, Кэрриол о нем ничего не сказали. И все разговоры были только о Марше тысячелетия.
– Все под контролем, – заверила собравшихся Джудит. – Я всеми силами старалась убедить Джошуа до начала Марша отдохнуть, но он и слушать не захотел. Марш стартует послезавтра. Место сбора на Уолл-стрит. С Уолл-стрит участники пройдут на Пятую авеню, далее через Вестсайд и Двенадцатую улицу, через мост Джорджа Вашингтона в Джерси, по И-Девяносто пять, в Филадельфию, Уилмингтон, Балтимор и, наконец, в Вашингтон. Как только шествие окажется на И-Девяносто пять, Джошуа будет надежно отделен от толпы, хотя и останется в самой ее середине. Мы нашли способ, как это сделать: на разделительной полосе сооружен высокий дощатый настил, люди пойдут с обеих сторон от него, но ниже, по самой дороге. Обычный транспорт мы пустим по Нью-Джерсийской автостраде, поскольку И-Девяносто пять больше соответствует нашим задачам, так как проходит по населенным пунктам, а не в обход их.
– Как вы думаете, сколько времени займет марш? – спросил Джеймс.
– Трудно сказать. Джошуа ходит быстро, но не представляю, чтобы он мог заранее планировать, какое расстояние пройти. Он способен обогнать очень многих и, мне кажется, собирается это делать. Таким образом, с ним постоянно будут новые люди. Других деталей, честно, не знаю – подробностей своей методики ходьбы он со мной не обсуждал. За нами последует удобный передвижной кэмпинг. И как только станет ясно, где он намерен остановиться на ночлег, будем разбивать лагерь как можно ближе к этому месту. В парке или на другой общественной территории. Таких на пути много.
– А люди? – поинтересовался Эндрю.
– По нашим расчетам, большинство людей пожелают двигаться с колонной только в течение одного дня. Хотя наверняка образуется ядро из тех, кто дойдет с Джошуа до самого Вашингтона. На пути по И-Девяносто пять будут постоянно присоединяться новые участники. Необходимо устроить так, чтобы они прошли с Джошуа хотя бы милю, прежде чем он вырвется вперед. На каждом шагу на дороге будет стоять транспорт, чтобы те, кто решит закончить маршрут, могли спокойно добраться до дома. Национальная гвардия позаботится о еде, укрытиях и медицинской помощи. Военные будут отвечать за порядок во время движения. Мы понятия не имеем, сколько соберется народа, но рассчитываем на несколько миллионов. Не одновременно – в целом. Хотя в первый день должно быть не меньше двух миллионов человек, которые пройдут часть пути.
– Если Джошуа будет двигаться по эстакаде, не станет ли он легкой мишенью для террористов? – тихо спросила Мириам.
– Риск есть, но мы решили на него пойти, – веско ответила Кэрриол. – Джошуа отказывается идти между двух пуленепробиваемых плексигласовых экранов, что мы сначала планировали. Отказывается отменить Марш и отказывается от группы сопровождения. Настаивает на том, чтобы идти одному и без каких-либо средств защиты.
Мать тихо всхлипнула и протянула руку Мириам, та успокаивающе ее пожала.
– Я вас понимаю, мама, – кивнула Кэрриол. – Но скрывать от вас положение вещей бессмысленно, лучше ко всему подготовить. К тому же вы знаете Джошуа: если он что-то решил, его не переубедить. Не сумел бы даже президент.
– Джошуа слишком горд, – процедил сквозь зубы Эндрю.
Джудит изумленно изогнула бровь.
– Будь что будет, но у меня такое чувство, что на него нападать не станут. Где бы Джошуа ни появился, его присутствие оказывает умиротворяющее воздействие. Он и до этого безбоязненно и без всякой охраны ходил среди невероятного множества людей. И не было никаких признаков, что с ним хотели расправиться. Чокнутых тоже не было. Удивительно! Реакция общественности на Марш единодушно положительная. Он в духе прежних пасхальных фестивалей, хотя по времени для Пасхи слишком поздно. С другой стороны, зимы теперь длиннее. Раньше Пасха была началом года, встречей весны, возрождением жизни. Кто знает, может, со временем мы перенесем Пасху так, чтобы она совпадала с новым наступлением весны.
– Не исключено, – вздохнул Джеймс. – Мы живем в совершенно ином мире. Может быть, так и случится.
Вечером накануне начала Марша семья рано отправилась спать. Последней ушла мать, и гостиная в номере Кристиана оказалась в полном распоряжении Джудит. Она подошла к окну и посмотрела на Центральный парк, где ставили палатки первые участники Марша. Многие приехали из Коннектикута, штата Нью-Йорк и даже из более отдаленных мест. Среди них были актеры, менестрели, танцовщики, клоуны, кукловоды, уличные музыканты, оркестранты. Такого представительного собрания комедии дель арте мир еще не знал. Было холодно, но не сыро, и настроение у людей повышалось. Все свободно говорили друг с другом, делились какой-то утварью и снедью, много смеялись, без страха и подозрительности общались с незнакомцами. У этих людей не было ни денег, ни забот. Джудит два часа ходила среди них – смотрела, прислушивалась к разговорам, и у нее сложилось впечатление, что о Кристиане хотя и помнили, но никто в этом гигантском пункте сбора не помышлял реально встретить его. Если бы за ним хотели следить, остались бы дома и больше бы увидели по телевизору. Те, кто пришел в Центральный парк, хотели лично принять участие в Марше тысячелетия.
– Это моя затея! Я это все придумала! – хотела крикнуть им Кэрриол.
Она у многих спрашивала, как они намерены возвращаться домой, хотя лучше всех знала, что армии поручено организовать самую масштабную за всю историю страны перевозку людей. Просто хотела понять, насколько добровольцы усвоили то, что неделями разъяснялось в средствах массовой информации. Но настроение людей оказалось таким, словно никого не волновало, как он будет добираться в свой город. Никто не сомневался, что рано или поздно он туда попадет. Что теперь думать об этом? Никому не хотелось портить ненужными тревогами этот великий день.
Джошуа Кристиан, наверное, меньше всех представлял, что происходит – насколько грандиозен Марш, как колоссально мероприятие и какая грозит опасность, если что-то пойдет не так. Он собрался пройти от Нью-Йорка до Вашингтона и больше ни о чем не мог думать. И не хотел. Кэрриол сказала, что в конце пути ему нужно будет произнести речь на берегу Потомака. Нужно так нужно – его это нисколько не встревожило и не испугало. Слова, как и раньше, шли к нему легко. Если с ним хотят говорить, он будет говорить. Это такая малость. Но почему они считают эту малость такой важной? Идти пешком – это самое естественное из всех действий. Говорить… но это же так просто. Утешая, протягивать руки – вообще ничего не стоит. Он не способен дать истинного утешения. Люди должны искать его внутри себя, среди других людей. Но не этим ли они постоянно занимаются? Он лишь резонатор, катализатор общественного разума, направляющий душевных потоков.
В эти дни Джошуа постоянно чувствовал себя больным. Опустился в мрачнейший колодец физических и духовных страданий. Никому не говорил и не показывал, но сознавал, что просто распадается. Стали подводить кости ног, в последние месяцы измученные постоянным движением. Ходьбой без надлежащего ухода и без согревающего внутреннего тепла. Он научился засовывать руки в карманы парки, а первое время, когда ходил, держал их по швам, и они чуть не выворачивались из суставов. Голова ушла в плечи, грудь ввалилась, живот обвис, от веса согбенного туловища поскрипывали кости таза. Его пыл иссяк, когда кончилась жизненная сила, и он, перестав заботиться о себе, редко вспоминал, что пора поменять белье, хотя Билли исправно его покупал. Часто забывал надеть носки и не замечал, что термическая прокладка на его худых ногах сбилась и скаталась в бесполезные трубки.