Евангелие от Джимми
Шрифт:
— С какой стати этот язвительный тон? — как ошпаренный подскакивает судья. — Вы ведь, насколько мне известно, не демократ?
— Я вообще не лезу в политику! Я чистильщик бассейнов без роду-племени, делаю свое дело и не собираюсь изображать предвыборного Иисуса по телевизору для кампании вашего президента!
— Мы вас об этом и не просим.
— А о чем же вы меня просите?
— Ни о чем. Просто прислушайтесь к чему-то в себе, что, возможно, ждет своего часа с самого вашего рождения…
— Во-первых, кто мне докажет, что мальчик на фотографиях — я? А? Кто докажет, что это мои анализы? Да сплошь и рядом в лабораториях бывают ошибки, то имя перепутают,
— Ваше право, Джимми, делайте что хотите. При одном условии: храните тайну. Но нашим долгом было предоставить вам выбор.
Машина тормозит. Дверца с моей стороны, щелкнув, открывается сама собой. Судья подает мне руку, психиатр сжимает плечо, священник протягивает Библию.
— Я же сказал, что клясться не буду!
— Оставьте ее себе, — говорит он с улыбкой. И серьезно добавляет: — Для знакомства.
~~~
Изображение Джимми застыло в тот момент, когда он открывал дверцу машины; экран погас, зажегся свет. Глухая тишина воцарилась в зале, обшитом панелями из красного дерева; лишь чуть слышно поскрипывали вертящиеся сиденья, вновь поворачиваясь к стоявшему в центре креслу.
— Вот, господин президент, — подвел итог доктор Энтридж.
— Я нахожу ваши действия недопустимо прямолинейными! — возмущенно фыркнул координатор.
— Особенно забавно слышать это от вас.
— Доктор, дайте мистеру Купперману сформулировать свою мысль.
— Я уже все сформулировал, господин президент. Нельзя так с бухты-барахты огорошить простого работягу: мол, он — новое воплощение Иисуса Христа — и предоставить его после этого самому себе, всучив Библию, хотя он прямо сказал вам, что в Бога не верит! Могу добавить, что с чисто человеческой точки зрения…
Президент прервал его движением пальцев. Бадди Купперман откинулся на спинку жалобно скрипнувшего кресла.
— Доктор Энтридж?
— Мы действовали в соответствии с вашим пожеланием, господин президент. По-моему, все согласились с необходимостью психологического шока.
— Шок шоку рознь! — пробормотал Бадди, рывком ослабив узел галстука, пытку которым стоически терпел больше получаса. — Привыкли давить на психику захватчикам заложников!
— Разве координатор предлагал иную стратегию на прошлом совещании? — вмешался судья Клейборн. — Что-то не припомню, господин президент, я перечитывал протокол.
— Весь смысл шока, — не сдавался Купперман, — в последующем достижении взаимопонимания! От вас требовалось не заполучить пациента, а изготовить Спасителя!
— Изготовить — это не по моей части, Бадди, я — исследую. Чтобы исследовать патологию, ее надо сначала обнаружить. Теперь мы знаем, с чем нам предстоит работать…
— Конкретнее об итогах первого контакта, — остановил его президент, дабы унять страсти и не выйти из своего плотного графика.
Доктор Энтридж взял пульт дистанционного управления и, нажимая кнопки, еще раз показал ключевые моменты встречи, заранее отмеченные на хронометраже. От нескольких запоротых кадров губы Бадди Куппермана сложились в раздраженную гримасу. Как всякий сценарист, он неизменно бывал недоволен, отсматривая рабочий материал, и сам привык к этому с годами, но в данном случае, сколько ни злись на непонятливых актеров, переснять сцену было невозможно.
Когда экран вновь погас, пресс-атташе Белого дома, пергидролевый эфеб в кожаном галстуке и с бриллиантиком в носу, безапелляционно заявил:
— Воля ваша, но, на мой взгляд, это никуда не годится.
Пришедший из рекламного бизнеса и способный с равным успехом «раскрутить» хоть спортсмена, хоть певца, хоть войну, хоть благотворительную акцию, он был лучшим в Белом доме пресс-атташе для такого проекта, и его вердикт подействовал как ушат холодной воды.
— Но как же так? — вопросила его соседка, пластический хирург Совета национальной безопасности, специалист по изменению внешности раскаявшихся террористов. — По логике вещей он должен походить телосложением на человека с Плащаницы…
— Вы забываете о питании, — отозвался отличавшийся крайней нервозностью диетолог, доктор Шолл, превращая в конфетти листок своего блокнота. — Замените оливковое масло и рыбу гамбургерами и мороженым: вот вам и сорок лишних фунтов.
— Пожалуй, борода и длинные волосы изменят овал лица, — решила хирургиня.
Сидя спиной к экрану, Ирвин Гласснер обводил взглядом членов комиссии, работу которой выпало координировать Бадди Купперману. Весьма пестрая по составу, она объединила столь несхожих людей, как, например, доктор Энтридж, глава психологической службы ЦРУ, агент Уоттфилд, шеф оперативного отдела ФБР, и генерал Крейг, старый вояка, женатый на молоденькой мусульманке, один из немногих в Пентагоне, для кого Ближний Восток был не только иссякающими недрами. По другую сторону стола сидели в ряд диетолог, пластическая хирургиня, пресс-атташе, духовный наставник и раввин-полиглот, которому было поручено преподать будущему Мессии начатки языков: древнееврейского, арамейского, арабского и итальянского. Напротив президента восседал его преосвященство епископ Гивенс, советник по делам религий, дипломированный богослов, защитивший диссертацию по Священному Писанию в Библейской академии в Риме, и большой специалист по фанатикам всех конфессий. Судья Клейборн слева от него со спокойной совестью дремал: его команда уже работала по самому животрепещущему пункту досье, касающемуся международной юриспруденции в вопросе биогенетического наследования: требовалось выяснить, какие права мог предъявить наследник Христа на ориентацию и материальное достояние всех христианских церквей.
Ирвин еще раз пересчитал присутствующих. По воле координатора — или по иронии судьбы — их было двенадцать. И невольно, всматриваясь в лица, он задался вопросом, кто же окажется Иудой.
— Во-первых, о его неискренности, — говорил между тем доктор Энтридж, остановив на экране кадр, иллюстрирующий его слова. — «Живу в гражданском браке». Это ложь: он был всего лишь любовником замужней женщины, в настоящее время разведенной, которая бросила его полгода назад. Проследите за направлением его взгляда, посмотрите, как он развернул плечи. Чувствуется человек, озабоченный своими мужскими качествами, который хочет выигрышно смотреться перед двумя другими мужчинами — и при этом как бы отмежевывается от духовной особы, оставляя за собой право на грех, пусть и мнимый.
Бадди Купперман насмешливо фыркнул, заглушив своей погасшей трубкой неуместный звук, который, однако, все услышали. Лестер Энтридж принялся чересчур энергично нажимать кнопки пульта. Картинка сменилась.
— Кто произвел меня на свет — мне до лампочки! — заявил с экрана Джимми, замер и после прокрутки продолжил: — Родители меня бросили.
Психиатр выключил звук.
— Подсознательная отсылка к «Элои, Элои, ламма савахфани», — с нажимом произнес он, поправив очки.