Евангелие от Ивана
Шрифт:
«Обещала, б… не обидеть, если посадить этого мудака за мошенничество или в дурдом. И за попытку снять со счета чужие деньги. За год пребывания — тысяча зелененьких. Ишь ты, сколько расходных ордеров подписал. Все они пойдут в прикуп, в прикуп… А ведь обманет, сука!.. А этот пусть постоит, с ноги на ногу переминается…»
— Может, я сяду? — предложил поэт.
— Сядешь, ой, как сядешь, — засмеялся капитан, распространяя по комнатенке запах свежей водки.
— И сяду, — сказал Иван Петрович и на самом деле сел на стул.
— Встать! — заорал
«Встать!» — в свою очередь приказал поэт через свой компьютер, и капитан вскочил, вытянувшись в стойке «смирно». «Строевым, с отданием чести пустой голове, на месте вдоль стены — ша-агом марш!» — скомандовал Иван Петрович, и капитан, отдавая честь самому себе, не жалея ботинок, приступил к строевому шагу. Исполнять такой шаг на месте при такой грузной комплекции да еще в тесной комнатенке было чрезвычайно трудно — от напряжения он сразу же взмок, и капли пота залили красное лицо.
«Ать, два, ать, два…» — таков был внутренний голос капитана. Должно быть, подумал поэт, я вообще вырубил его очень скромные извилины. Пусть разомнется, застоялся… Иван Петрович как бы отмотал ленту его сознания назад, до того момента, когда капитан читал заявление гражданки Лапшиной-Где-то В. С., проживающей в г. Лимитграде, улица Варвары Лапшиной, дом 10. кв.1-64. Для него было новостью, что Варварьку принадлежал теперь весь шестнадцатиэтажный дом — так с какой же стати ей понадобилось лишать его последнего пристанища?
«После смерти моего мужа, знаменитого поэта Ивана Петровича Где-то, в нашем городе объявилось несколько мошенников, выдающих себя за него. Особенно меня донимает один из них, на самом деле очень похожий на моего безвременно усопшего мужа. У этого Лжеивана есть справка от вице-президента этой страны, что он, Ваня-бульдозерист, является защитником Белого дома. Этот Ваня-бульдозерист утверждает, что каким-то образом выбрался из могилы, потому что его, как Гоголя, похоронили, когда он находился в состоянии летаргического сна. Обманным путем проникнув в мой дом, мошенник выкрал сберегательную книжку из архива моего покойного супруга и бежал.
Прошу оградить меня от домогательств мошенников, выдающих себя за поэта Ивана-Где-то, особенно от мошенника по кличке Ваня-бульдозерист. Прошу также возбудить уголовное дело по фактам мошенничества или же направить самозванцев на принудительное лечение в психиатрическую больницу…»
— Хорьков, что ты как конь тут растопался? — в комнатенку заглянул начальник отделения Семиволосов.
Однако капитан, не обращая внимания на начальство, продолжал рубить строевой шаг.
— Что это с ним? — спросил Семиволос у Ивана Где-то.
— Не знаю, — пожал плечами тот. — Сидели, вроде бы нормально беседовали. Вдруг вскочил, заорал «Встать! Шагом марш…» и пошел куролесить.
— Пусть маленько прогуляется, а вас, Иван Петрович, прошу ко мне, — сказал Семиволос и по-дружески, взяв поэта под руку, повел в свой кабинет. Они были знакомы, так как Аэроплан Около-Бричко регулярно писал на Ивана Где-то
Семиволос, показал поэту на стул, сел за стол тяжело. Перевел дух и спросил:
— Иван Петрович, скажи, как на духу, как тебя угораздило жениться на Варьке Лапшиной?
— Как на духу отвечаю: не женился я на ней. Когда лежал в больнице, она повела под венец с моим паспортом вместо меня своего родного отца.
— Ух ты!
— А потом закопала тебя на Хохряковском кладбище живьем?
— Похоронила. То ли в гипнозе, то ли в летаргическом сне.
— Она — главарь одной очень опасной банды. Твоя фамилия нужна ей как прикрытие, мол, она несчастная вдова известного поэта, а не бандитка. У нее за считанные месяцы проснулись хищность, жестокость, ненасытность… Продает технический спирт вместо питьевого. В этот момент она устраивает через папашу аренду автоколонны. Для челночных рейсов не с барахлом, а с наркотиками. У нее все куплено-перекуплено. Ты для нее представляешь угрозу, и она ни перед чем не остановится, чтобы засадить тебя в дурдом или же заказать киллеру.
Раздался требовательный междугородний телефонный звонок. Семиволос снял трубку. Иван Петрович без всякого компьютера узнал голос участкового Триконя:
— Товарищ подполковник…
— Майор, — поправил Семиволос
— Товарищ подполковник… — настаивал на своем Василий Филимонович.
— Вася, я же тебе сказал: майор. Со вчерашнего дня повысили в звании.
Иван Где-то только теперь обратил внимание на одинокие звезды на его погонах. Семиволос снял с них подполковничьи звезды, и теперь там, где они были, материал погон был потемнее.
— Товарищ… майор, это из-за меня? — спросил Триконь.
— Не болтай ерунду. Что тебе так приспичило?
— Здесь, товарищ Семиволосов, произошел государственный переворот. Самый настоящий.
— Ну и что? Сейчас у нас везде происходят государственные перевороты и самые настоящие. Я же тебе как сказал: замри, отдохни, если понадобишься — вызову.
— А если не понадоблюсь?
— Вася, успокойся. Мне сейчас не до тебя.
— Товарищ ма…
И связь прервалась.
— Вот как раз ваш участковый звонил. Написал бы рапорт, что твой паспорт по ошибке аннулирован… Теперь придется напрямую от себя давать указание начальнику паспортного стола, чтобы выдали паспорт. Семь бед — один ответ, не так ли?
— Но если это противоречит каким-то вашим служебным нормам…
— Ну и что если противоречит? Вон Вася звонит: государственный переворот, а мы паспорт не можем выдать? Фотографии с собой? Нет. Марш сфотографироваться и — ко мне.
Глава двадцать третья
Бывшего лучшего участкового лучшего столичного отделения милиции сильно расстроило известие о разжаловании любимого начальника в майоры. Даже слова Семиволоса о том, что сейчас везде государственные перевороты, не так впечатлили. Он не сомневался, что Семиволос пострадал из-за него.