Евангелие от Ивана
Шрифт:
Дед Туда-и-Обратно столько невероятного порассказывал про окурултай-икувырк, что Василий Филимонович пришел к такому же выводу: враги народа наконец-то захватили власть, творят, что хотят, и окорота им никакого нет и не предвидится. Вот и пошел звонить начальнику, сообщить о государственном перевороте и тяжком преступлении — расчленении страны. Но весть о разжаловании так его оглушила, что он даже не поинтересовался у начальства насчет дальнейших указаний.
Увы, они ему совершенно не требовались: в переговорный пункт вбежали люди в штатском, заломили руки и затолкали в машину. Работница переговорного пункта безуспешно
Ехали они совсем недолго, но до Белого домика не доехали — остановились у серого пятиэтажного здания, которое еще со сталинских времен называлось НКВД. Василия Филимоновича вытащили из машины и, хотя он не сопротивлялся, по родной ментовской привычке согнули в три погибели и поволокли в дом. Поднялись на лифте на пятый этаж, приволокли в какую-то приемную с полковником в синих гэбэшных погонах, который тут же доложил начальству о том, что задержанный доставлен. Полковник кивком головы показал умельцам в штатском на дубовую дверь, на которой пахла свежей краской золотистая табличка «Оминистр огосударственной обезопасности Ошараш-Ишеварнадии огенерал-ошамхал Осуч Идекар Окантора Иглыбкобура…»
Вот чего Василий Филимонович не чаял, так это увидеть в кабинете бывшего капитана милиции Сучкарева в форме генерала армии — по четыре больших звезды на плечах и брильянтовая маршальская в галстуке.
— Ты гля! — воскликнул министр. — Опять Васька Триконь!
Велев своим нукерам оставить их, Сучкарев прошелся по кабинету, показывая Триконю свои широкие красные лампасы.
— Так ты, ко всему прочему, еще и являешься иностранным шпионом? О каком таком государственном перевороте ты докладывал своему начальству в Лимитград? Глотание суверенитета — это, по-твоему, государственный переворот и государственная измена? Ты же наш, шарашенский, и неужели у тебя радости нет никакой, что Ошараш-Ишеварнадия обрела государственную независимость, что она теперь известна всему миру? Мы без пяти минут член ООН. Уже сегодня диван заокеанской Нью Голд Орды выделяет нам три вагона какого-то новейшего сэкондхэнда в виде гуманитарной помощи. Пройдет несколько лет — нас и в НАТО примут! А ты вместо того, чтобы помочь землякам, расправившим могучие плечи, полной грудью вдохнувших воздух свободы, стучишь на них в бывший имперский центр? Как тебе не стыдно, Вася! Да садись ты, чего стоишь, в ногах правды нет.
Сучкарев широким жестом отодвинул кресло от стола для совещаний, даже взял за плечо Василия Филимоновича, чтобы усадить его. «Ох, и мягко стелет, товарищ подполковник, — он сразу же доложил любимому начальнику, решив ни при каких обстоятельства не называть его майором. — Не знаю, как и быть мне…»
«Действуй по обстоятельствам», — приказал Семиволос.
«Есть действовать по обстоятельствам».
— Не попадись мне, который тебя с пацанов знает, сел бы ты лет на пятнадцать-двадцать за шпионаж. Устроили бы показательный процесс над агентом империи. Вполне допускаю, что народ потребовал бы высшей меры — времена-то интересные!
Сучкарев тяжело опустился в кресло напротив, опершись локтем на стол, подпер валик подбрюдка ладонью. Очень задумчивую позу изобразил — не мент вонючий, а импортный тебе Роден. Потом неожиданно извлек из кармана кителя пенсне и водрузил на переносицу, приобрел сходство с Берией. Теперь Сучкарев смотрел, поблескивая стеклами пенсне, и от него веяло холодом, беспощадностью и страхом.
— Что будем делать с тобой, Вася,
Вопрос, заданный вкрадчиво и с затаенной угрозой, не прибавил храбрости Василию Филимоновичу, но и не сбил с панталыку окончательно.
— Послушай, а почему бы не пойти к нам? Нам опытные кадры нужны. Скажем, замначуправления по предотвращению беспорядков? Сразу присвоим полковника, а должность, между прочим, генеральская… Будешь служить верой и правдой — через годик-два лампасы бригадного генерала получишь.
— Да какой из меня полковник?! А тем более — генерал! Мне на роду написано помереть старлеем! — воскликнул Василий Филимонович, рассмеялся и тут же осекся — Сучкарев поморщился, прикусил губу.
— Уж это точно — подохнешь старлеем! — неожиданно грубо воскликнул он, подошел к пульту связи, ткнул в него пальцем и сказал: «Зайди!».
Спустя минуту участковый Триконь едва не лишился сознания — в кабинет вошел «Парватов, он же Рура, он же Икало, кличка Шакал, Юрий Серафимович, родился в Москве в 1948 году, неоднократно судим, особо опасный преступник, совершил побег из заключения, убил двух милиционеров и скрылся…» Невероятным усилием воли Василий Филимонович выключил в голове телеграф, который отстукивал ориентировку на бандита, которого он задержал на свою голову и который на его беду и беду Семиволоса оказался американским шпионом. Из-за него, потому как независимые СМИ встали на безоговорочную защиту заокеанского шпиона и требовали наказания всех виновных в его аресте, бежал Триконь в Шарашенск, а он тут как тут и тоже в генеральском мундире. Выходит, бежал прямо в лапы.
— Юрок, узнаешь клиента? — спросил шарашенский министр.
— Я эту падлу узнаю на любой пересылке, — заметил шарашенский генерал.
— Я ему, видишь ли, доверие оказываю, предлагаю высокую должность, звание полковника, а он рыло воротит…
— Бить по рылу! — воскликнул генерал-рецедивист и наотмашь ударил Василия Филимоновича ребром ладони по лицу. В глазах вспыхнул миллион искр, однако участковый устоял и тут же угостил обидчика ногой в пах. Тот взвыл от боли, согнулся и стал вытаскивать пистолет, который он носил по бандитской привычке сзади за поясом.
— Только без стрельбы! — бросился Сучкарев к своему заместителю. — Только без крови в моем кабинете!
А в кабинет уже вбежали в штатском и, повалив Василия Филимоновича на пол, стали избивать ногами. Справившись с болью, генерал-рецидивист присоединился к ним и норовил носком ботинка попасть врагу в лицо — это Триконь определил по часто мелькавшей перед глазами штанине с красным лампасом. Закрыв руками лицо, он больше всего боялся потерять сознание — если обмякнет, перестанет держать удар, его убьют. К счастью, министр госбезопасности, видимо, не переносил вида крови, а она хлестала из носа и рта участкового, и поэтому приказал арестованного оттащить в подвал. Нукеры, взяв его за руки и ноги, бегом вынесли из кабинета, швырнули в лифт, который, скрипя то ли от старости, то ли от неудовольствия, долго опускался вниз.
В темном коридоре его, подхватив под мышки, отволокли в камеру. Глаза у Василия Филимоновича заплыли, здесь было одно лишь узенькое зарешеченное окошечко под самым потолком, поэтому он и не разглядел толком, кто над ним склонился.
— Э-э, дарагой, так ты опять гостишь у нас? — по кавказскому акценту узнал он красавца-майора.
— Дядя Вася, это ты? Как ты здесь оказался? — удивленный голос принадлежал Ромке, племяшу.
Глава двадцать четвертая