Евангелие от палача
Шрифт:
— Без рук! — рявкнул негромко. — Ты что, грамоте не разумеешь?
Подслеповато всматриваясь, Алехнович прочитал вслух цепенеющими губами, и голос его постепенно падал, пока не замер в сиплом шепотке: «Начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковник Рюмин Михаил Кузьмич»…
Да, пришлось мне у бывшего друга одолжиться. И нынешнего начальника. Собственно, не у него — он был на трехдневной диспансеризации в госпитале, ведь таким ценным людям надо следить за своим здоровьем особенно тщательно. А его жена Валя Цыбикова диспансеризовала в это время меня. Исчезнувшая в небытии мать бедного городского кенгуру, мечтающего о пенсии за
Мироустройство — очень хитросвязанная конструкция. Упирающийся Алехнович избавил Миньку от неприятностей, поскольку, вдоволь попугав белобрысого, белоглазого белоруса, вырвав Майку из его дома Малютки Скуратова, я в тот же вечер поехал к Цыбиковой и тихонько положил удостоверение на место. Теперь мне нужно было, чтобы оно дальше жило при настоящем его хозяине… Я сказал почти ласково Алехновичу:
— Вы мою фамилию слышали, конечно?
— Так точно, товарищ полковник… — шевельнул заколевшими губами Алехнович.
Медленно закрыл я ксиву и неспешным движением засунул в карман.
— А фамилию ребенка за номером 07348 вы слышали?
— Никак нет, товарищ полковник, — качнул головой директор спецдетконцлагеря. — Нам ведь их передают по ордеру…
— Это очень хорошо, — кивнул я и добавил: — Для вас.
— Почему? — удивился этот свинопас в белом халате.
— Потому что вам теперь лучше всего — для вашего же спокойствия — забыть даже этот номер — 07348… Считайте, что в интересах государственной безопасности страны, — и тут я ткнул пальцем в портрет Берии на стене, — этого ребенка вам не сдавали, его у вас никогда не было, и никто его у вас не забирал… Забудьте все, навсегда…
— Но без резолюции генерала Балясного… — слабо заблекотал Алехнович. — Ребенок на моем подотчете…
— Это ваши проблемы, — засмеялся я. — Они у вас тут, наверное, болеют, умирают… А что касается Балясного, то это не его ума дело… Все… Срочно давайте ребенка… И запомните еще одно, как «Отче наш»… Об этом младенце никто и никогда спрашивать не может. Но если возникнет кто-то, интересующийся его судьбой, направьте его в Секретариат Лаврентия Павловича Берии, там его любопытство удовлетворят…
Я никогда больше не видел Алехновича. Не знаю, что с ним стало, — может, спился, может, стал академиком педагогических наук, может, умер. В одном не сомневаюсь — и на страшном суде, перед лицом Божиим, он пасть не разверзнет о судьбе ордерного младенца за № 07348…
В аэропорту «Внуково» вручил этот верещащий прописанный кулек — свое пархатое запаршивленное
Тихо и покойно было мне в зеленоватом сумраке ванной. Ветвистые водоросли воспоминаний укрыли меня, спрятали, согрели и разволновали приятно, потому что растрогали. И напрасно Римма называла меня убийцей и извергом. Неправда, не люблю я это все. Нужда заставляет. Я ведь не искал Магнуста, это он сам меня нашел. Нашел и визгливым голосом Марины стал орать под дверью ванной:
— Выходи, черт бы тебя побрал! Там тебя твой немец еврейский по телефону домогается…
Вот видишь, сынок, это не я палач, а ты дурачок, если так меня домогаешься.
Глава 20
Нет, ты не прав, Фауст…
Свербящий пронзительный голос Магнуста бормашиной прорвал барабанную перепонку, сверлом вошел в мой дремлющий мозг, убаюканный воспоминаниями, затуманенный жидкостью для ращения волос на затылке. Интересно, а изнутри, через кровь, действует эта жидкость на плешь? Или только при втирании?..
— Что вам интересно? — переспросил Магнуст.
— Интересно, куда ты пропал, зятек мой дорогой! Мы с тобой теперь всегда вместе — как попугайчики-неразлучники…
— Вот уж не подумал бы, что вы соскучитесь по мне, дорогой фатер, — сухо засмеялся Магнуст.
— И не прав ты вовсе! — всполошился я. — Мне разговоры с тобой — и боль острая, и радость светлая! Душа воскресает…
— Я готов вам помочь на этом пути, — хмыкнул недоверчиво Магнуст.
— Вот именно! Стучите — будет вам отворено, как сказано в Писании, — благостно призвал я.
Магнуст на том конце провода от удовольствия, видно, башкой замотал — мне послышался дребезг его цепочек, звонил и бряцалец:
— Не сомневаюсь, что вы в своей Конторе широко попользовались этой заповедью!
— Было дело, было… — легко согласился я. — И сами «стучали», и на «стук» отворяли. Да ты и сам знаешь — в нашей с тобой работе без «стука» никуда.
— У нас с вами работы разные, — отрезал он холодно.
— А никто этого не знает никогда. До конца работы, во всяком случае. Да дело не в этом… Мне тут намедни мыслишка одна важная в голову пришла…
— Я заметил, что в вашу голову не важные мыслишки не приходят, — серьезно заметил Магнуст.
— Правильно, сынок, заметил. Тут и тебе есть над чем подумать. Фауст-то был не прав!
— В каком смысле? — обсскуражился Магнуст.
— В самом главном — не с тем он обращался к Мефистофелю, не надо было в молодость проситься…
Магнуст задержался с репликой, наверное, быстро считал-прикидывал еврейским своим хитрожопым разумением: какую подлянку я ему заготовил?
— А о чем ему надо было просить Мефистофеля? — послушно задал он наконец предписанный ему вопрос.
— О долгой жизни. Понимаешь? Не о возвращенной молодости — в этом нет проку, а о продленной старости. Надо было торговаться не за прошлое, а за будущее…