Евангелие от Робеспьера
Шрифт:
– гильотинирован
Это герои революции. Это лучшие люди Франции.
За ними настала очередь последних французских революционеров. Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон – были гильотинированы. Билло-Варен, Колло д'Эрбуа – умерли в ссылке.
Остались рядовые, трусливые политики, приспособленцы, изменившие своим убеждениям, ничтожества, ввергнувшие Францию в хаос Директории.
Так кто же победил?
Еще девяносто лет во Франции сменялись диктаторы, короли, президенты, императоры, пока, наконец, не установилась буржуазная республика – а благами этой республики с одинаковым успехом пользовались потомки и якобинцев, и жирондистов, и роялистов. На мутной пене исторических
Так неужели герои французской революции отдали свои жизни только за торжество буржуазной формации? Неужели для того, чтобы перейти к новой экономической системе, надо было принести столько жертв?
Делаем вывод: значит, человеческому обществу еще далеко до совершенства, если последователи и ученики великого гуманиста Жан-Жака Руссо забыли слова своего учителя:
– Ничто на земле не стоит цены крови человеческой!
СЕН-ЖЮСТ
В революции заходят далеко тогда, когда не знают, куда идут.
Десятого мессидора в двенадцать часов дня к зданию Тюильрийского манежа подлетел покрытый пылью экипаж. Кучер резко осадил лошадей, так что лошади вздыбились и даже несколько подались назад. Из экипажа выпрыгнул молодой человек в дорожном сюртуке и, поправив упавшую на лоб прядь длинных волос, быстро пошел к дверям, возле которых, как и всегда в часы заседания Конвента, стояло человек двадцать – просители, зеваки, любопытные. Вход в здание манежа охраняли два национальных гвардейца. Рослые ребята, исполненные чувства собственного достоинства, они, прислонившись к стене, снисходительно слушали любезности, которые тараторила им молоденькая торговка. Вдруг гвардейцы, как по команде, вытянулись и взяли ружья «на караул». Несколько человек тут же обернулось, и буквально в одну секунду толпа расступилась, а мужчины поспешили снять шляпы.
Молодой человек в дорожном сюртуке, не глядя ни на кого и не отвечая на робкие приветствия, прошел сквозь этот живой коридор и, держась прямо, даже не наклоняя головы, начал подниматься по лестнице.
Тех, кто видел молодого человека впервые, поражала красота его лица. Классический древнегреческий профиль, длинные вьющиеся волосы, спадающие до плеч, делали молодого человека похожим на ангела, только что сошедшего с полотен дореволюционных художников. Но стоило только встретить взгляд молодого человека, как сравнение с ангелом сразу забывалось. Его презрительные зимние глаза светились недобрым огнем. В них угадывалась безжалостная сила, ощущая которую, люди невольно замирали. Если бы в природе существовал бог войны, то у него должны были быть именно такие глаза.
Сиейс – в прошлом знаменитый автор брошюры о третьем сословии, а ныне незаметный депутат «болота» – стоял в пролете лестницы, удобно облокотившись на перила, и вел неторопливую, тихую беседу с Тальеном. Неожиданно он заметил, как посерело румяное самодовольное лицо Тальена, как тот буквально стал ниже ростом. Сиейс обернулся и сразу как-то сжался, почувствовав предательскую дрожь в коленях. Он увидел поднимающегося молодого человека, ощутил на себе его пронизывающий взгляд, – и первым невольным желанием Сиейса было спрятаться за широкую спину Тальена. В ту же секунду Сиейс, словно кукольный паяц, которого дернули за ниточку, повернулся и застыл в почтительном полупоклоне.
– Привет победителю при Флерюсе, – быстро произнес Тальен почему-то охрипшим голосом.
Молодой человек мрачно кивнул в ответ и проследовал дальше.
В зале Конвента секретарь зачитывал разомлевшим от скуки депутатам корреспонденцию (потому что давно все декреты вотировались без обсуждения, а надо было чем-то занять время), когда шум, внезапно возникший на трибунах для зрителей, заставил его остановиться и оторваться от бумаг. Внизу в дверях секретарь увидел молодого человека с длинными вьющимися волосами, и уже в следующее мгновение секретарь перегнулся с трибуны, знаками приглашая его проходить, садиться, – ничего, мол, мы подождем.
Взгляд молодого человека, как нож, вонзался в лица депутатов. Даже стоя спиной к вошедшему, можно было догадаться, на кого он сейчас смотрит. Вот двое дружно привстали, приветливо машут рукой. Вот на длинной скамье, один за другим, слева направо, депутаты опускают головы. Вот лицо толстяка вспыхнуло притворной фальшивой улыбкой…
По тому, как депутаты разом задвигались на своих местах, секретарь понял, что молодой человек вышел из зала.
И тут же чуткое ухо секретаря уловило свистящий шепот: «Прибыл ангел смерти». Секретарь вскинул глаза и моментально засек того, кто это сказал. Депутат Тюрио сидел внизу, прямо перед трибуной. Мысленно для себя секретарь отметил, что у него есть повод сделать донос на Тюрио, и он это сделает, когда надо будет, но именно, почему-то повторил секретарь, когда надо будет, а сейчас… а сейчас секретарь откашлялся и, дождавшись, пока стихнет гул на трибунах, продолжил чтение.
Через два часа Париж знал, что из армии вернулся член Комитета общественного спасения, начальник Бюро общего надзора полиции, второй человек Франции Антуан Сен-Жюст.
За последнее время все привыкли к тому, что сразу после имени Робеспьера называют имя Сен-Жюста. Политики парижских кофеен даже придумали распределение ролей между двумя ведущими членами правительства: Робеспьер – больше, Сен-Жюст – сильнее; Робеспьер говорит, Сен-Жюст исполняет.
В свои двадцать семь лет Сен-Жюст обладал властью, о которой безнадежно мечтали сильные люди минувших революционных лет – Мирабо, Барнав, Дюмурье, и которой никогда не имел последний король Франции Людовик XVI.
Железную руку Сен-Жюста впервые почувствовали в Страсбурге, куда он прибыл в ноябре 1793 года. У французской армии в Эльзасе не было ни провианта, ни одежды, ни начальников, ни малейшего намека на дисциплину. Контрреволюция торжествовала по поводу обесценивания ассигнаций, всеобщей крайней нужды и держала бедных за горло. Белые кокарды передавались из рук в руки. Вновь появившиеся в городе эмигранты расхаживали с гордо поднятыми головами. Никаких реквизиций не производилось, а поэтому не было ни кормового хлеба, ни повозок, ни дров. Подпольные публичные дома кишели офицерами, ошалевшими от безделья. Раненые солдаты гнили от ран на больничных койках без всякой медицинской помощи. В сельских местностях бродили толпы дезертиров. Зато по Эльзасу кочевал прокурор Шнейдер, возивший за собой гильотину и палача и наводивший на округу ужас многочисленными смертными приговорами.
В короткий срок Сен-Жюст провел чистку командного состава, одел и обул армию, сделав ее полностью боеспособной. Он предал революционному суду Шнейдера и путем решительных мер навел в Эльзасе порядок.
С тех пор Сен-Жюст регулярно выезжал на фронт, и весть о его прибытии заставляла трепетать даже прославленных генералов. Храбрые полководцы, хладнокровные перед лицом неприятеля, они боялись неудач, которые могли привести к отставке или к эшафоту; соперничая с командирами других армий, они дрожали перед возможным доносом и шли на компромисс со своими подчиненными; решительные во время боя, они отступали перед крючкотворством хитроумных интендантов и закрывали глаза на то, что сразу замечал проницательный взгляд Сен-Жюста.