Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита
Шрифт:
— Скорее! — заорал он, вскакивая. — Скорее тащите плот наверх!
Вдвоем с Калекой они втащили свое утлое плавсредство на гребень плотины. Надежда, быстро собрав скудные пожитки, последовала за ними.
Низко над их головами неслись тучи, похожие на табуны диких серовато-лиловых коней. Скалы и лес исчезли за пеленой шумно падающего дождя. Вода, наткнувшись на преграду, быстро прибывала и уже подтапливала газон.
Однако все это были еще цветочки. Ягодки начались, когда с гор на равнину обрушились водопады. По вздувшейся реке прокатился пенистый вал и с грохотом разбился о плотину, оставив торчать в ее теле длинное бревно. Река напирала,
— Пора! — крикнул Артем, сталкивая плот в воду. — Прыгайте все за мной!
Поток, устремившийся в обход преграды, подхватил три связанные между собой бревна. Как и было условлено заранее, они легли ничком — впереди Артем, за ним Надежда, последним Калека. Мужчины сжимали в руках шесты. В сумраке дождя обрисовывались первые деревья, затопленные почти до половины своей высоты. Плот несло через лес, ударяя то одним, то другим бортом о древесные стволы. Из кипящего водоворота показалась морда оленя-волка. Выпучив глаза и захлебываясь, зверь поплыл им наперерез, однако Артем успел глубоко всадить свой шест ему в пасть. Спустя секунду плот врезался в дерево. Веревка, скреплявшая его переднюю часть, лопнула, и бревна разошлись веером, сбросив людей в воду.
— Держитесь! — прохрипел Артем.
Сквозь дождь и брызги он видел мелькавшие в волнах головы Надежды и Калеки, все же успевших ухватиться за бревна. Поврежденный плот развернуло задом наперед и понесло дальше в глубь леса. Обгоняя их, плыли ветки деревьев, трупы оленей, плоды и орехи.
Дождь не ослабевал, но вода заметно спадала — то ли сказывалось расстояние, отделявшее их от реки, то ли плотина рухнула, не выдержав напора волн. Кое-как Артем свел воедино все три бревна, уселся на них верхом и помог выбраться на плот Надежде. Калека плыл рядом, держась одной рукой за веревку. В воде он чувствовал себя так же уверенно, как в снегах и горах. Вокруг по-прежнему почти ничего не было видно, однако деревья на их пути уже не попадались.
Поток разливался все шире и замедлял свое движение. Плот чиркнул дном по земле — раз, другой, третий и остановился. Людям пришлось встать на ноги. Вода едва доставала им до щиколоток. Калека осторожно сделал несколько шагов и кивнул — все, дескать, нормально, идти можно. Невдалеке покачивалась на мелководье туша оленя с вываленным на сторону языком и остекленевшими глазами. Не обращая внимания на дождь, Артем коротким ножом, своим единственным оружием, быстро освежевал животное и, забыв об осторожности, жадно вцепился зубами в еще теплое жестковатое мясо. Конечно, это было далеко не черепашье филе, но после трех дней голодовки привередничать не приходилось.
Шум дождя утихал, вокруг посветлело и метрах в пятидесяти позади обозначилась опушка леса. Немного перекусив и заготовив впрок мяса, они тронулись было дальше, вслед за умчавшимися к горизонту тучами, но Калека бегом вернулся назад и смотал с бревна остатки веревки.
— Правильно, — похвалил его Артем. — Она нам еще может пригодиться.
Здесь он попал в самую точку!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Стеклянное небо очистилось, и перед путниками открылся суровый безрадостный пейзаж. Нигде не было заметно и следа какой-либо растительности. Там, где каменистая равнина смыкалась с небосводом, торчало какое-то странное сооружение. Скоро стало ясно, что это нечто вроде обелиска, вырубленного из цельного куска серого гранита. Торс и конечности
В одной руке истукан сжимал молот, а в другой — длинные клещи. Его широко расставленные ноги-обрубки образовывали как бы арку, под которой мог свободно проехать всадник на лошади. Далеко слева и справа, на одинаковом удалении от статуи виднелись ее точные копии, как бы составляющие опорные точки некой невидимой цепи, отгораживающей эту страну от всего остального мира.
Надежда подобрала с земли замысловатый обломок металла, охристый от ржавчины, и швырнула его в пустое пространство между двумя истуканами. Пролетев по дуге несколько метров, обломок исчез — не вспыхнул, не превратился в пыль, не срикошетил, а просто исчез, как будто канул в иное измерение.
— Сюда лучше не соваться, — сказала она. — Эта преграда пострашнее, чем лес со всеми его обитателями. Пройти можно только под аркой.
— Откуда ты это знаешь? — вяло спросил Артем.
Он чувствовал себя совершенно разбитым. Все, на чем он останавливал взгляд, почему-то теряло четкость, двоилось и расплывалось.
— Я родилась где-то в этих краях. Через точно такие же ворота меня когда-то увезли отсюда. Помню, что я сидела в корзине за плечами человека, одетого в черное. Всякие чудовища гнались за нами, но тогда нам удалось спастись.
— Тогда пойдем скорее, — пробормотал Артем. — Что-то со мной неладное творится… Засыпаю стоя… Как в ту ночь, когда Адракс ушел от нас…
— Стойте! — раздался сзади голос Калеки. — Для того, чтобы войти под эти своды, надо сначала испросить разрешения.
Артем растерянно оглянулся. Отрешенное лицо Калеки было устремлено на истукана. Свернутая в кольцо веревка висела у него на плече, зато мешок, в который они перед этим сложили мясо оленя, отсутствовал.
— Ты почему бросил мешок? — еле ворочая языком, спросил Артем. — Вы что, все с ума посходили?
Калека медленно перевел на него мутный тяжелый взгляд и сказал с расстановкой:
— Еда нам больше не понадобится.
Необоримая апатия овладела Артемом. Болезненный гул наполнил его голову. Как бы со стороны он видел, как Калека, низко наклонившись, вяжет веревкой его руки. Мир вокруг стал хрустальным, распался на множество по-разному отливающих граней. В воздухе сгустились какие-то сумеречные тени. Казалось, души бессчетного количества воинов, навечно брошенных здесь без погребения, снова поднялись для штурма невидимого и непреодолимого рубежа. Все здесь: и земля, и камень, было круто замешано на крови. Каждый шаг грозил смертью, в вдох — безумием.
В глубине арки обозначилась вдруг неизвестно откуда взявшаяся фигура всадника. Почва содрогнулась от тяжелого мерного топота.
Узкое, бледное, как мрамор, лицо всадника можно было бы назвать прекрасным, если бы только не эти жуткие, ничего не выражающие глаза, похожие на тускло поблескивающие бронестекла боевой машины. Роскошные одежды, в которые он был облачен, когда-то, очевидно, предназначались для сражения, но теперь имели скорее церемониальный характер. На боку висел клинок, точно такой же, каким Адракс кромсал мрызлов.