Евангелие от змеи
Шрифт:
—Мне очень жаль, мсье, но вашей Хасиды нет в списке пациентов нашей больницы.
—Подождите. Попробуйте... проверьте одно имя... Надия. Надия Хадеми.
Это имя вынырнуло из подсознания тем же манером, что и название клиники Субейран: его нашептал внутренний голос, словно кто-то овладел личностью Матиаса и подсказывал решение, как только возникала необходимость.
Он не задумывался об этом, захваченный желанием разыскать Хасиду, но теперь, в холле клиники, эти "намеки" начали его беспокоить.
—Надо же, как вовремя к вам вернулась память! —воскликнула регистраторша. —У нас действительно лежит Надия Хадеми, она в отделении коматозников.
Когда Матиас постучал в дверь палаты, санитарка попросила его подождать: она заботливо обтирала тело Хасиды —или Надии? —одновременно массируя ее, чтобы попытаться разбудить (так она объяснила посетителю свои действия, после того как закончила и позволила ему войти).
—Ее физические раны заживают, с этим никаких проблем, а вот душевная рана не желает рубцеваться. У меня в этом отделении есть пациенты, которые уже десять лет погружены в кому. Их присылают другие больницы и клиники, когда сами ничего больше не могут сделать. Мы поддерживаем в них жизнь, кормим, моем... пока они не решат уйти... насовсем. Никто не просыпается... почти никогда. А сколько их умирает, перенеся такие процедуры, которые, по мне —так хуже пожизненного заключения в одиночной камере? Знаю, это нелегко для семьи —зря, что ли, говорят, пока жизнь теплится, надежда не умирает, —но я бы помогла им уходить сразу. Мои слова могут вас шокировать —странно такое слышать от человека моей профессии! —но я общаюсь с ними каждый день и имею право высказаться. Я чувствую то, что словами не выразить: ужасное несчастье —быть запертым в теле, которое упрямо не желает умирать!
Уходя, пожилая женщина погладила Матиаса по плечу.
Он оставался в палате почти весь день, сидел, глядя на безучастное лицо Хасиды. Не реагируя на вой сирен, то и дело разрывавших тишину больничного двора, он размышлял, как поступить: сделать все, чтобы вернуть любимую к жизни, или помочь ей умереть. В прежней своей жизни Матиас часто дарил людям смерть и прекрасно знал, что она может быть мгновенной и легкой.
Глок во внутреннем кармане куртки весил не больше бумажника, но Матиас до странности четко ощущал его присутствие на теле. Оружие он нашел в сейфе, на толстой пачке сотенных купюр.
Его глок.
Последний писк моды, сверхлегкий и сверхпрочный композитный материал, исключительно прост в обращении, о точности и говорить нечего. Глок положили в сейф, приглашая Матиаса вспомнить былые навыки. Блэз и Кэти, его ангелы-хранители, не просто так вернули Матиасу спутника прежних ночных "развлечений": получив назад глок, он словно вернулся в шкуру убийцы. Эти гребаные стратеги явно хотят поручить ему новое дело, натравить на очередную цель. Матиас сунул руку в карман, нежно погладил рукоятку пистолета. Он будет страдать, как навеки прбклятый, если окончательно потеряет Хасиду, но позволить ей медленно угасать в тюрьме из плоти не может. Неужели она мысленно посылала ему сигналы из того странного места, где блуждает сейчас ее душа? Может, это зыбкие мысли его спящей красавицы как тихие вздохи проникли в его сознание?
Матиас не знал, так ли уж сильно подействовали на него откровения санитарки, но ему казалось, что вокруг неподвижного тела Хасиды витает несчастье, питаясь, как невидимый и прожорливый стервятник, ее беспомощностью, мучениями, ее агонией. Любить —значит желать добра. Он любит Хасиду и должен освободить ее от оков комы и жалкого угасания. Он убивал ради удовольствия, так что мешает ему убить во имя любви?
Он потащил глок из кармана, машинально снял оружие с предохранителя.
Ворвавшаяся
—Вам пора, —произнесла она профессиональноучастливым тоном. —Время посещений заканчивается в пять часов.
—Сколько времени вы будете ее здесь держать?
Женщина пожала плечами.
—Понятия не имею. От нее будет зависеть. От ее организма —захочет он бороться или нет. Но вы не беспокойтесь: на улицу ее никогда не выбросят. Клинику субсидирует государство. Здесь проводят важные исследования.
—Пользуетесь коматозниками, как лабораторными крысами, да?
—Другого способа испытать новые лекарства и технологии просто не существует.
—Но вы с этим не согласны, верно?
Санитарка горько усмехнулась.
—В глазах медицинских светил мнение таких, как я, мало чего стоит.
Она тихонько подтолкнула его к двери. Матиас покорно вышел, пообещав себе вернуться назавтра и положить конец мучениям Хасиды.
Вечером, лежа без сил на постели, он одним глазом, не особенно вслушиваясь, смотрел передачу Омера.
Расстояние от клиники Субейран до улицы Бланш Матиас прошел пешком, не обращая внимания на дождь. По дороге он зашел в арабскую бакалейную лавочку, купил себе чипсов и орехов. В подворотнях, поругивая погоду, уныло курили проститутки. Дождь для их бизнеса был опаснее нечистой совести, полицейских облав и инфляции.
Девушки в коротеньких шортиках, рубашках, завязанных узлом над пупком, чулках в сеточку (судя по всему, их кроили из рыболовецкой сети!) и высоких сапогах призывно подмигивали Матиасу, но у него их ужимки вызывали лишь брезгливое отвращение.
Вульгарность никогда его не возбуждала. Роман, он же Рысь, не раз предлагал ему девочек, вывезенных порнодельцами из Восточной Европы. Все они были очень красивы, но ему хватало одного штриха —слишком ярко накрашенного лица, слишком обтягивающей одежды, слишком откровенного жеста, —чтобы мгновенно остыть. Именно эта фобия укрепила репутацию Матиаса как человека, равнодушного к сексу (то ли с гетеро-, а может, и с гомосексуальными привычками), в мафиозных кругах, контролирующих проституцию. Честно говоря, Матиаса это очень устраивало. Его бывшие заказчики лучше, чем кто бы то ни было другой, знали: деньги и секс —самый эффективный способ помешать человеку исполнить контракт. Убийца, не способный справиться с собственным членом, —не слишком надежный партнер.
Нарочито грубый, "отвязанный" треп Омера раздражал и одновременно завораживал Матиаса. Он спрашивал себя, как это человеку существу удается произносить столько слов в минуту? Одетый в рубаху и штаны кричащих цветов, с пламенно-рыжими волосами, взлохмаченными рукой искусного парикмахера, Омер без конца перебивал собеседников. Любого другого теле- или радиоведущего за подобное хамство, отсутствие политкорректности и нецензурную брань Высший совет по контролю за качеством аудиовизуальной продукции наказал бы без жалости и промедления. Напротив Омера, на возвышении, напоминающем скамью подсудимых, сидела худая как смерть женщина в черном. Она была автором исторического романа о Жанне д'Арк, в котором Орлеанская дева вовсю пользовалась своими прелестями, собирая рыцарей в освободительную армию.