Эверест-82
Шрифт:
Ни во время экспедиции, ни после никто не пожалел о том, что отказались от повара из ресторана. Воскобойникову удалось разнообразить меню так, что ни разу за всю экспедицию оно не повторилось. И в трудностях он показал себя человеком покладистым и нетребовательным, глубоко интеллигентным. Но самое главное — это профессионал высокого порядка. Это чувствовали и шерпы. Неведомо, каким образом, но он объяснялся с ними без переводчика, по-русски, и они его прекрасно понимали. Дисциплина на кухне часто бывала в других гималайских экспедициях слабым местом. У Володи она была железной. Воскобойников без преувеличения оказался находкой.
Экспедиции повезло с людьми, хотя не всех удалось сохранить до Непала. Не поехал радист Александр Черевко, и пришлось
Но поехал доктор! Свет Петрович Орловский — свет и душа экспедиции. Тамм рассказывает мне о нем. Я не вижу в темноте луклского аэродрома лица Евгения Игоревича, но чувствую, что он улыбается.
Доктор-фигура совершенно необычная. Его уникальность, в частности, заключается в своеобразном отношении к медицине, которую он представляет. Будучи специалистом высокой квалификации, он в тех случаях, когда помочь невозможно, перестает вести себя как традиционный доктор, или он видит, что хвори пустяковые или, будучи — высокоэрудированным медиком, знает, что лекарства облегчения не принесут, — он не старается успокоить и обнадежить, а с присущим ему юмором говорит об этом больному. Поначалу это вызывало у страждущих чувство настороженности, а иногда и раздражения, даже конфликты были. Например, с заболеваниями горла в Гималаях просто беда. Необычайная сухость воздуха, низкие температуры, отсутствие кислорода — идеальные условия для потери голоса, воспалений дыхательных путей. С этим сталкиваются все восходители на восьмитысячники. Часто ртом вдыхать холодный разреженный воздух и не страдать от этого почти никому не удавалось. Альпинист, жалуясь на дикий кашель, ждет помощи от врача. Чем-нибудь помазать, что-нибудь проглотить. Но Орловский знает, что все бесполезно, и — шутит.
Но альпинисты, которые удостаивались внимания доктора, попавшись ему в руки, чувствовали его профессиональную хватку и мастерство. Среди его присказок наибольшим успехом пользовалась фраза: «Тяжело в лечении, легко в гробу», но это была фраза. Лечиться у Орловского было легко.
«Светотерапия», как альпинисты назвали устный метод лечения доктора Света Петровича, пробила дорогу к сердцам участников. Но в тяжелых ситуациях доктор пользовался традиционными методами. Он выходил Москальцова, упавшего в трещину, и Славу Онищенко он вывел из опаснейшего состояния, когда у него давление в результате сердечной недостаточности упало до 50/0. Доктор знает альпинизм, он долгие годы во время своих отпусков работал врачом в международных альпинистских лагерях, и опыт его бесспорен. (Мы еще встретимся с доктором, и я постараюсь дополнить портрет человека, которого я, как и все, кто с ним был связан по гималайскому походу, полюбил искренне и надежно.)
Мы шагали с Евгением Игоревичем по взлетной полосе, он уже долго рассказывал мне о людях, которые, будучи непосредственно, по долгу службы, связаны с экспедицией, оказывали ей помощь, значительно большую, чем на то рассчитывали гималайцы. Имена директоров заводов, научно исследовательских институтов, руководителей серьезных организаций, конструкторов, инженеров с благодарностью и в изобилии вспоминал руководитель экспедиции.
То, что люди, далекие от альпинизма, принялись помогать ее организации, понятно. Дело замечательное, занимающиеся этим делом Тамм и Овчинников достойны доверия и уважения. Быть причастным к реальному делу хорошо, поскольку нечасто затраты энергии и средств могут привести к столь наглядному результату.
Что же до кругов, близких к альпинизму, то здесь не все проявляли чувство радости и симпатии. По существу, значительная часть президиума Федерации альпинизма, которая приложила в прошлом столько усилий к организации экспедиции, стала с момента ее возникновения едва ли не главным оппозиционером!
Вопреки логике, гималайцам пришлось пробиваться сквозь массу мелких и не таких уж мелких рогаток, которые расставляли некоторые коллеги на и без того нелегком пути.
Еще до приезда в Непал, в Москве, я слышал о странной атмосфере неприятия почти всего, что предлагали Тамм с Овчинниковым. Что многие члены Федерации альпинизма и некоторые сотрудники альпинистского отдела Спорткомитета восприняли экспедицию как некую угрозу их спокойному существованию. Вместо того чтобы разделить с реальными! организаторами тяготы и нужды, они предпочли разделиться с ними. Разумеется, это касается не всех, но, к сожалению, азарт разрушения поразил иные души, хотя в целом Спорткомитет приложил гигантские усилия для успешного проведения экспедиции.
Когда-то я играл немного в водное поло. Стоять в воротах — дело тяжелое. Сколько ни старайся, голы проскакивают. Однажды, когда тренер, увы, (теперь я понимаю) справедливо заменил меня, я сел на бортик, продолжая следить за игрой. И вдруг поймал себя на мысли, что отношение к ней у меня изменилось. Я хотел, чтобы нам забили побольше голов. Я не желал проигрыша своей команде, но единственное, что, мне казалось, могло утешить раненое самолюбие, это голы в наши ворота. Сменивший меня не был моим врагом, команду я любил, и мысль эта меня поразила. Я был мальчишкой, у меня было время либо исправиться, либо не играть в те игры, где вместо меня может сыграть другой — лучше.
Те коллеги Тамма и Овчинникова по альпинизму, которые устраивали мелочные и симулирующие принципиальность разборы, которые писали во все концы письма, которые не то чтобы не сдерживали, а молчаливо (в лучшем случае) участвовали в процессе остановки замечательного поезда, какими бы благородными мотивами ни укрывались, были, мне кажется, движимы тем же чувством, что и я, сидевший на бортике в бассейне Мироновских бань, тогда, давно.
Вы видели, конечно, из окна комфортабельного поезда стоящих на пригорках детей, машущих вам, незнакомым, букетиками цветов и грязными ручонками. Помашите им в ответ, не стесняйтесь — эти дети помогают поезду, машинисту, вам. И сами не швыряйте камни вдогонку. Поезд не виноват в вашем опоздании или отсутствии у вас билета, и люди в нем не виноваты.
Гигантский поезд разводил пары. Малознакомые люди несли дрова и уголь, а специаписты-железнодорожники разбирали рельсы. Чтобы без человеческих жертв, но все же сошел с рельсов.
И Тамм, и Овчинников, и Ануфриков, и другие не были безгрешны. Наверное, они делали ошибки. Они, делая, делали ошибки.
Экспедиция не имела аналогов в нашей практике. Гималайская тактика-новинка для отечественных восходителей. О том, что мы имели восходителей экстракласса, мы знали. Знали и то, о чем говорил сэр Джон Хант — руководитель британской экспедиции 1953 года, первой в истории достигшей успеха в восхождении на Эверест. Приехав в 1958 году на Кавказ, посмотрев горы, он заметил, что дистанция между Альпами и Кавказом больше, чем между Кавказом и Гималаями. А ведь он в то время еще не видел Памира и Тянь-Шаня, где мы готовились и откуда, пользуясь терминологией бригадного генерала Ханта, до Эвереста еще ближе…
В том, что мы сами создадим (а что необходимо, купим у лучших зарубежных фирм) оборудование максимально надежное, тоже была уверенность. И что будем в достаточной мере обеспечены пищей, медикаментами и кислородом — никто не сомневался.
Но всего этого, увы, недостаточно для успешной работы, для того, чтобы достичь вершины, не потеряв ни единого человека. Нашего или шерпы.
Нужна программа. Не общие слова и не общее направление-нужен детально, до мелочей проработанный план, обеспеченный не только стремлением к лучшей жизни наверху, но строгими расчетами, моральными, физическими и материальными возможностями…