Эверест, юго-западная стена
Шрифт:
Вот что последовало за этим:
Голодов. Евгений Игоревич, здесь, при выхода на плато, Лёша упал с лестницы в трещину. Подвернул ногу. Я сейчас его вытащил, он наверху. В общем, всё нормально. Он не так сильно подвернул ногу. Вероятнее всего, мне сейчас надо с ним спускаться. Как поняли меня?
А ты волнуешься, Юра. Сильно волнуешься, до голосу слышно.
Тамм. Понял тебя. Навстречу выслать людей? Голодов просил прислать Трощиненко и врача Орловского, сказал, что Лёша Москальцов из трещины вылез практически сам — он “его только подтягивал”. Упал Лёша потому, что вырвались перила — перемёрз и сломался фирновый крюк. Условились о дальнейшей связи.
Наверх
После того как окончился опрос и мы узнали, что Мысловский с Балыбердиным идут к вершине, состоялся второй разговор.
Голодов. Ситуация несколько хуже, чем я ожидал.
Тамм. Хорошо, сейчас к вам выходят. Как ты думаешь, нужно что-нибудь, чтобы нести его, или нет?
Договорились, что наверх поднимутся четыре человека и там, где необходимо, будут транспортировать Лёшу на спинах. Чтобы Орловский, наш врач, точнее представлял ситуацию, я попросил Юру описать состояние пострадавшего.
Голодов. Свет Петрович, общая картина такова. Я не прощупывал, мне это и не надо делать, но у него, наверное, подвёрнута лодыжка. И ещё он очень здорово ударился переносицей. Сильное кровотечение. Я сделал два тампона, но это не помогло. Сейчас сделал холод. Думаю минут десять подержать холод. Как меня понял?
Свет Петрович дал необходимые указания, велел уложить Лёшу поудобнее, укрыть, не двигаться до его прихода. И ушёл на ледопад.
Позже Орловский сообщил, что у Лёши, по-видимому, сотрясение мозга и его надо нести на носилках. На ледопад ушли все, кроме кухонных рабочих, офицеров связи и радиста. Я тоже был прикован к радиостанции: все на маршруте и на транспортировке пострадавшего, и в любой момент могла возникнуть необходимость скорректировать действия групп.
В районе полудня Лёшу принесли и уложили в палатке.
Вид у него был страшный. Переносица, весь левый глаз и часть лба — сплошная фиолетово-чёрная гематома. В единственном открытом глазу неимоверная тоска. Встречаться с ним взглядом мучительно. Страдал он не от боли. Так нелепо, по собственной оплошности рухнула великая мечта. Рухнула, когда кончились изнурительные выходы на обработку маршрута и когда было столько сил и уверенности в себе. С каким воодушевлением и задором выходил он утром из лагеря! И вот — всё. И ничего уже невозможно изменить. Время от времени слёзы текли у него из правого глаза. Какими же они должны быть горькими!
Утешение, что главное — это жизнь, которую он сегодня, по счастливой случайности, сохранил, пролетев пятнадцать метров, было для него непонятным. Кто думает об этом, когда жизнь уже сохранена? А вершины, вершины-то не будет!
Начальный диагноз подтвердился — сотрясение мозга. Всё остальное пустяки. Транспортировки в Катманду не требовалось. В таком состоянии главное — длительный покой.
Хомутов получил команду утром выходить на восхождение, но уже в тройке — он, Пучков и Голодов. Цепь атакующих должна сомкнуть ряды.
С того момента, как Свет разрешил общаться с Лёшей, и до последнего дня существования базового лагеря его палатка стала самой посещаемой. Лёшу не оставляли одного. К нему сразу же приходили все, спускавшиеся сверху. К нему несли все новости. Это было естественно: Лёша, наш Лёша оказался в такой беде. Всем хотелось отдать ему часть своей вершины, своей радости, которая была бы невозможной без его труда и лишений.
Вот таким необычным и тревожным было начало первого из шести дней. А конца у него не было — он слился для нас с началом следующего.
Утром Бершов вышел на связь, но слышимость была отвратительной. Пришлось Эрику Ильинскому из лагеря-2 вести ретрансляцию.
Ильинский. База! Туркевич и Бершов вчера совершили восхождение. Балыбердин и Мысловский в тяжёлом состоянии спускаются вниз. Надо, чтобы третий лагерь был свободен.
Тамм. Спроси, пожалуйста, нужно выслать отсюда врача или достаточно того, что там будете вы?
Ильинский. Нужна консультация врача. А Мысловского и Балыбердина сопровождают Туркевич — Бершов.
Около часа длилась консультация, и всё это время переговоры велись через Эрика. Стоило ему во время длительного диалога упустить какую-нибудь деталь, тут же вклинивался кто-то из участников других групп и вносил уточнения. Все, кто был сейчас на маршруте на высотах от 5300 до 8500 метров, напряжённо слушали и готовы были в любой момент прийти на помощь.
Свет Петрович преобразился. Куда делась его внешняя беспечность! Скрупулёзно и спокойно требовал он повторять указания. Хотел убедиться, что они правильно поняты там, наверху. Указания были чёткими и конкретными.
Мы привыкли к Свету — балагуру и острослову. Он неистощим на шутки. Одного из наших шерпов, работника кухни, мучил больной зуб. Свет его удалил (для пациента это было первое в жизни знакомство с врачом) и сказал, чтобы отныне тот за столом подавал блюда сначала ему, Свет Петровичу, а уже потом — начальнику. Иначе больной зуб будет вставлен обратно. Это привело беднягу в страшное смятение: богатый опыт предыдущих экспедиций приучил его к строгой субординации.
Многие участники просили Орловского помочь избавиться от кашля. Сильный и сухой до крови, он мучил почти всех. Свет понимал, что ничего кардинального сделать невозможно — наверху морозный воздух и глубокое учащённое дыхание ртом. Когда просьбы становились излишне настойчивыми, он предлагал принять слабительное: “Будете бояться кашлять”. Но как только дело принимало серьёзный оборот, Свет Петрович проявлял твёрдость. Чувствовалось, что дело берёт в руки человек, обладающий большим профессиональным опытом и мастерством.
Фрагменты радиоконсультаций:
Орловский. Серёжа, можешь ли ты сделать укол?
Бершов ответил, что может. Орловский. Нужен жидкий гидрокортизон! Сначала флакон потрясите, чтобы на дне не было осадка. Абсолютно! Каждому ввести нужно по половине флакона в мышцу. В ягодицу или в дельтовидную мышцу, в плечо. Прямо сейчас это надо сделать. Как понял?
Ильинский. Понял! Серёжа, надо гидрокортизон, прямо сейчас, ввести им в задницу по половине флакона. Как понял?
Валиев. Эрик, Эрик! Это Казбек. Ты не сказал ему, что надо разболтать гидрокортизон до конца, что бы он был без осадка. Слышишь?