Евгений Чудаков
Шрифт:
Время от времени в небесах, словно апокалиптические знамения, загорались гигантские костры — зажигательные снаряды попадали во вражеский дирижабль, и водород, наполнявший его, воспламенялся. Смысл происходящего — молодой инженер хорошо понимал это — выходил далеко за рамки обычного военного сражения. На глазах людей разворачивались фрагменты войны нового типа — тотальной войны машин. Творилось первое грандиозное действо одной из драм двадцатого века.
История дирижаблей… Расцвет и закат технической идеи, осчастливившей некоторых и принесшей несчастье многим. Первые дирижабли появились почти одновременио с самолетами. Одним из создателей дирижабля был отставной немецкий генерал граф Фердинанд фон Цепеллин. Он организовал компанию по строительству дирижаблей, когда ему уже перевалило за шестьдесят,
К 1914 году дирижабли налетали в общей сложности свыше 250 тысяч километров и перевезли около 10 тысяч пассажиров. А самолеты еще оставались аттракционом, к тому же весьма опасным. Когда началась война, старый Цепеллин пережил настоящую радость. Втайне он задумывал свои корабли именно для военного применения.
Открывалась колоссальная возможность испытать свое детище в боях, войти в историю создания оружия.
Ночью 19 января 1915 года отряд дирижаблей-бомбардировщиков, руководимый ближайшим единомышленником Цепеллина капитаном Отто Штрассером, совершил первый налет на Лондон. Было сброшено несколько десятков бомб и убито четыре человека. Все дирижабли вернулись на базу невредимыми. Цепеллин и Штрассер воодушевились и принялись за разработку планов тотальной воздушной войны с противником на его территории.
Но промелькнуло несколько недель, и английское командование пришло в себя. Стали создавать войска, подобных которым не было в истории войн, — войска противовоздушной обороны. В них включили прожектористов, артиллеристов, пулеметчиков. Подготовили самолеты-истребители для ночных боев с дирижаблями. И цепеллины начали гореть.
С каждым налетом потери немцев увеличивались. Судьба предоставила возможность Евгению Чудакову наблюдатъ решающие сцены борьбы англичан с врагом. В 1916 году налеты на Лондон становились все более редкими. В одном из них погиб Штрассер. Из шестидесяти восьми построенных Цепеллином дирижаблей к концу войны осталось только семь. Их еще пытались использовать, пробовали строить и новые, учтя слабые места конструкций, обнаруженные войной. Но, как мамонты, эти грандиозные технические сооружения, не выдержав конкуренции с другими видами техники в жестоких военных условиях, были обречены. В тридцатых годах строительство дирижаблей было прекращено.
Зимой 1916/17 года на смену регулярным воздушным налетам пришли к лондонцам иные военные невзгоды. Стало плохо с продовольствием, с топливом. Скудное питание Евгений переносил легко, студенческая жизнь приучила его к столу более чем скромному. Труднее было смириться с холодом. В насыщенном морской влагой воздухе он пронизывал до костей. Появились и пресловутые туманы, обволакивающие словно холодной мокрой ватой. Близкие к нулю температуры переносились в Лондоне трудней, чем веселые московские морозы. В пансионе, где жил Евгений, верхний этаж не отапливался. По вечерам приходилось залезать в постель, как в снежный сугроб, долго корчиться и вертеться, чтобы согреть на ночь толстую перину.
Утром в кувшинах с водой, которую приносили для умывания, позванивали льдинки.
Весна наступила внезапно. Евгений так был занят работой, так утомлен бытовыми трудностями, что заметил приход весны только в апреле, когда зазеленел мох в щелях мощенных булыжником лондонских мостовых и голуби засуетились под черепичными крышами.
В душе Евгения произошла какая-то перемена. Матери он писал, что с работой справляется вполне, что удалось познакомиться с производством на передовых промышленных предприятиях Англии, что с жильем и одеждой все в порядке. Но чувствовались в строчках письма грусть, тоска, одиночество человека, впервые оказавшегося далеко от родных краев, среди незнакомых людей, чужих обычаев. Он вполне овладел языком, привык к новому образу жизни, у него появились свободные деньги и время, но не было сердечной обстановки, в которой прошла вся его предыдущая
Она училась в женском колледже, расположенном неподалеку от пансиона, где жил Евгений. Он встречался с ней почти ежедневно, отправляясь на работу, но заговорить не мог, так как одна из строгих моральных норм воспрещала приличным англичанкам общаться с мужчиной до тех пор, пока он ей не будет представлен кем-либо из знакомых. На помощь Евгению пришли его соседи англичане, один из которых заметил его увлечение. Сообща они уговорили хозяйку пансиона представить Евгения ее знакомым, жившим рядом. Те через неделю представили его своим знакомым. И так далее, пока через пять-шесть звеньев цепочка не дотянулась до родителей очаровательной англичанки.
Ее звали Мэгги, ей было девятнадцать лет, она знала помимо английского французский и испанский, умела играть в теннис и прекрасно плавала брассом. Таких девушек в России Евгению не доводилось встречать. Мэгги тоже был симпатичен молодой русский, более романтичный и проницательный, чем многие ее поклонники. Особое впечатление произвела на девушку способность нового знакомого рассказывать удивительно интересно о том, что до того казалось ей скучным или малозначащим.
Русский умел целые детективные истории сочинять про изобретения и изобретателей. Просто и занимательно объяснял он, почему работает бензиновый мотор или летает аэроплан. А когда он начинал рассказывать, какие машины появятся через двадцать — тридцать лет, какие возможности они дадут людям, у Мэгги просто дух захватывало. И на отца девушки ее новый приятель произвел хорошее впечатление доскональным знанием известных марок автомобилей, их технических качеств и деятельности британских автомобильных заводов.
Кое-что новое поведала Евгению и Мэгги, когда по прошествии нескольких месяцев их дружба стала более близкой. Оказывается, встречаясь с Чудаковым на улице еще до их знакомства, она принимала его за американского фермера, приехавшего в Лондон сбывать свою продукцию, по тому, как он держался и одевался. Конечно, Евгений уже распрощался с усами и косоворотками, но его цветные пиджаки и яркие галстуки, активная жестикуляция, привычка ходить вприпрыжку, как утверждала Мэгги, вредили его престижу. Евгений поверил ей, как умеет верить специалист в одном деле специалисту в другом. Вскоре его гардероб и манеры значительно изменились. Под влиянием своей подруги он приобрел тот классически джентльменский облик, которому не изменил впоследствии до конца жизни.
На исходе лета Евгений сказал Мэгги, что был бы очень рад, если бы она согласилась пройти с ним рядом всю жизнь.
Мэгги ответила, что должна посоветоваться с родителями. Евгений написал матери, рассказав о своих намерениях.
В ожидании ответов он с головой погрузился в работу. Благо началась осень, в отличие от осени 1916-го, серая и дождливая, летние соблазны исчезли. Теперь, после года работы в Лондоне, Евгений другими глазами смотрел на апглийские автомобили и на всю английскую промышленность. Он видел в них многие недостатки, несовершенства. Взять тот же «роллс-ройс» — неоправданно тяжел, трудно управляем на поворотах. Двигатели «роллс-ройса» — действительно, надежные и бесшумные — могли бы иметь гораздо большую мощность. А отдельные детали, такие, как, например, свечи зажигания, не нуждались бы в страховочном резервировании, если бы были сконструированы на основании серьезных научных исследований, на основе понимания тех процессов, которые происходят в цилиндрах двигателя за тысячные доли секунды.
Именно слабость научной базы была особенностью развития британского автомобилестроения в те годы. На живых примерах Чудаков наблюдал, как без научных исследований не удается добиться серьезного прогресса в развитии конструкции автомобиля, в устранении многих его погрешностей. Даже при такой развитой промышленной базе, как английская. Замечая эти недостатки, молодой инженер стал в свободное время размышлять над тем, как построить исследования, направленные на их устранение. Делал некоторые предварительные расчеты, проводил несложные опыты в скудно оборудованных заводских лабораториях.