Евгений Чудаков

Алексеев Юрий Георгиевич

Однако от поездки к поездке ее мнение о Чудакове становилось все выше. Оказалось, он прекрасно разбирается в театре, тонко понимает природу, отлично знает английский. А как умеет рассказывать об изобретателях, автомобильных гонках, причудливых судьбах машин! Через несколько месяцев Вера обнаружила, что у Евгения удивительные глаза, замечательные мягкие волосы. Их поездки от Вознесенской до «Эрмитажа» и обратный путь до Немецкой улицы (ныне улица Баумана), где Вера жила у тетки, постепенно превратились в долгие ночные прогулки по Москве, во время которых они изучали созвездия на небосклоне и вели разговоры обо всем на свете. Одну из таких прогулок, как уже было сказало, и прервал однажды ночной патруль.

Лишившись

возможности использования современной техники для «обольщения», Евгений не растерялся. С упорством, проявленным уже не раз в жизни, он продолжал начатое дело. Узнав, что Вера неплохо знает французский, Евгений заявил ей о своем горячем желании изучить этот язык с ее помощью, разумеется, за соответствующую плату. Вера, как девушка деловая, на эти условия согласилась. По существовавшей в те времена традиции, платный преподаватель давал уроки ученику у него на квартире. Потому Вера стала регулярно ходить к Евгению домой. Весной 1920 года она совсем переехала в две маленькие комнатки в Токмаковом переулке.

26 ноября 1920 года сыграли свадьбу. На это ушли все «материальные фонды». Но все же молодые сумели устроить себе свадебное путешествие, и довольно экзотическое. На две недели они уехали к Вериной подруге в село Дулепово неподалеку от подмосковной станции Подсолнечная. Отец подруги работал там директором копного завода. Первый снег, прекрасные кони, солнце, играющее в гривах, быстрый бег легких санок навсегда остались в памяти четы Чудаковых.

А в январе 1921 года в ВСНХ был утвержден составленный Чудаковым проект преобразования НАЛ в НАМИ — Научный автомоторный институт. По замыслу автора проекта институт должен был стать головной научной организацией республики по исследованию автомобилей и моторов. «Амурные обстоятельства» не помешали Чудакову составить проект с чрезвычайной тщательностью. В нем оказались предусмотренными не только лаборатории, конструкторское бюро и гараж с автомобилями, но и обширный автомобильный музей, издательство для печатания технико-пропагандистских материалов по автомобилизму, столовая для сотрудников.

Итак, начало двадцатых годов внесло два крупных изменения в жизнь Евгения Чудакова. Он стал заместителем Директора одного из первых в стране научно-исследовательских институтов и мужем самой интересной из всех когда-либо встреченных им девушек.

6. Начало науки

1921 год стал знаменательным в истории страны. Советская власть доказала всему миру свою жизнеснособность. Войска Антанты были вынуждены убраться восвояси. Гражданская война закончилась разгромом белогвардейцев. Но последствия двух войн обернулись страшной разрухой, поразившей все отрасли хозяйства, охватившей все сферы жизни.

В 1920 году объем промышленной продукции России сократился по сравнению с 1913 годом в семь раз, выплавка чугуна — в тридцать пять раз, стали — в двадцать один раз. Более чем в три раза снизился грузооборот железных дорог — основного вида транспорта для дальних перевозок. Почти 70 процентов паровозов к началу двадцать первого года стояли в ремонтных депо негодные для эксплуатации.

Текстильные фабрики страны дали в 1921 году в двадцать три раза меньше тканей, чем в 1913-м. К тому же резко сократилось производство топлива и промышленного сырья. Неурожай в ряде губерний России, падение производительности крестьянских хозяйств привели к нехватке продовольствия. По сравнению с зимами 1917–1918 годов, экономическое положение страны зимой 1920/21 года было еще более суровым. Недаром последнюю часть своей трилогии «Хождение по мукам», действие которой относится к этому времени, Алексей Толстой назвал «Хмурое утро».

Но работа по становлению советской науки, по подготовке кадров квалифицированных инженеров и техников

не прекращалась ни на месяц, хотя трудности, переживаемые страной, в полной мере легли на плечи и преподавателей высших учебных заведений и ученых-исследователей.

Жизнь Евгения и Веры в двухкомнатной квартирке старого двухэтажного деревянного дома в Токмаковой переулке устроилась не лучшим образом. Одну из комнат закрыли с наступлением холодов, так как топить ее было нечем. Другую, меньшую, отапливали с помощью легендарной «буржуйки», пожалованной Вере теткой в качестве свадебного подарка. Основу меню составляла «пша» — пшено, из которого Вера научилась делать до десятка блюд — каши, супы, лепешки. Хлеба было мало, хотя Евгений получал пайки из двух организаций — НАМИ и КОМПАСа. По обоюдному согласию часть этого хлеба все-таки меняли на молоко, чтобы «научно разнообразить рацион».

Тогда-то Евгений научил Веру есть пенки, которых она с детства терпеть не могла. Съев, по настоянию мужа, первую пенку, она вдруг стала восхищаться: «Какая вкуснота!» — и отчаянно переживать за те, которые не доела за предыдущие девятнадцать лет. Иногда в гости к молодоженам приходила Верина подруга, у отца которой они провели свой медовый месяц. Она приносила мясо — самое вкусное на свете, как утверждала Вера, — и тогда устраивался настоящий праздник, на который звали родственников и товарищей. Много позже Вера узнала, что это была конина.

Весной 1921 года супруги стали готовиться к рождению младенца. Вера перестала ходить на службу. Но работать не бросила — дома перепечатывала на машинке служебные бумаги. А забот по хозяйству, учитывая перспективы, прибавилось.

Каждое утро перед уходом в институт Евгений приносил ведро воды, а Вера принималась мыть, стирать, «изобретать еду», шить. В кухоньке стоял самый массовый и универсальный нагревательный прибор — примус. Керосин для него доставать было труднее, чем молоко. Иногда приходилось, в нарушение всех инструкций, заправлять эту адскую машину бензином, который Евгений получал на работе. Однажды бензин вспыхнул. И в примусе, и в стоящем рядом бидоне. Через несколько секунд загорелись стол, занавески…

Это первое испытание — испытание огнем — молодая женщина выдержала достойно. Она не растерялась, не поддалась панике. На горловину пылающего бидона набросила одеяло, схватила стоящее рядом ведро, благо оно еще было полное, и залила водой огонь на столе и на занавесках. Мужу в тот день она ничего не сказала. Хотя позже, рассказывая о «нарушении техники безопасности», не раз вспоминала, что благодаря принесенному им ведру воды оказались спасенными и она, и будущий ребенок.

С медицинским обслуживанием весной 1921 года дело в Москве обстояло примерно так же, как и с питанием. Осложнения при родах были обычным явлением. Поэтому, когда врач, осматривавший Веру, узнал, что ее свекровь — опытная акушерка, все его рекомендации, высказанные будущим родителям, свелись к одной — немедленно ехать в Сергиевское и ждать первенца там. В мае Евгений взял в институте недельный отпуск и повез Веру к матери.

Вера, конечно, волновалась. Ее немножко пугала встреча с Павлой Ивановной, которую до сих пор она знала только по переписке, беспокоила жизнь в деревне, ей, горожанке, совсем неизвестная. Но, вопреки всем волнениям, путешествие оказалось удивительно приятным.

Ехали в теплушке без всяких удобств. Но солнце светило в щели, весенний воздух пьянил, колеса весело выстукивали на стыках. Сергиевское к тому времени было уже переименовано в Плавск. Приближаясь к цели, Вера искала в надписях, мелькавших за окном вагона, упоминания о конечном пункте путешествия. Слова, на которые она натыкалась глазами, оказывались мягкими, теплыми, домашними. Особенно запомнилось сладкое название станции «Паточная», от которого с голодухи даже слюнки побежали.