Евгения Гранде. Тридцатилетняя женщина
Шрифт:
Искренность и добродушие соединились и нашли приют в сердцах трех персонажей этой комедии. Нанета, Евгения и г-жа Гранде были одни равнодушны, наивны и жалки. И сколько неведения было в их наивности! Евгения и мать ее ровно ничего не знали о своем богатстве; они не знали ничего в действительной жизни и судили понаслышке, ощупью, по-своему. Эти добрые, чистые души были занимательным исключением здесь, посреди себялюбцев, сребролюбцев и эгоистов. Странный жребий человеческий! Кажется, нет ни одного блаженства у человека, не происходящего от простоты и
Г-жа Гранде выигрывала значительный куш, шестнадцать су, самый большой в их игре. Нанета смеялась от радости, видя счастье на стороне госпожи своей. Вдруг сильный, звонкий удар молотка раздался в воротах дома. Женщины в испуге вскочили со стульев.
– Ну, этот гость не из наших сомюрцев, – заметил нотариус.
– Да можно ли этак стучать! – закричала Нанета. – Да они там дверь хотят выломать!
– Что за черт! – сказал Гранде, вставая с места и уходя с Нанетой, взявшей со стола свечку.
– Гранде, Гранде! – закричала жена его и побежала удерживать своего мужа. Все переглянулись.
– Пойдемте все, – сказал де Грассен. – Какой странный стук! К добру ли это?
Но де Грассену удалось только заметить лицо незнакомца, молодого человека, сопровождаемого почтальоном, в руках которого были два огромных чемодана.
Гранде быстро обернулся к жене:
– Ступайте, садитесь за ваше лото, госпожа Гранде; я поговорю сам с господином…
Старик захлопнул за собой дверь. Все уселись на свои места, и видимое спокойствие восстановилось.
– Это не из Сомюра? – спросила г-жа де Грассен своего мужа.
– Нет, это приезжий, и, если не ошибаюсь, из Парижа.
– И в самом деле, – сказал нотариус, вынимая часы свои, – девять часов. Парижские дилижансы никогда не опаздывают.
– Кто это, молодой человек или старик? – спросил аббат Крюшо де Грассена.
– Да, молодой человек, у него столько чемоданов… весят по крайней мере триста кило.
– Нанета не возвращается, – заметила Евгения.
– Это, верно, кто-нибудь из ваших родственников, – сказал президент.
– Начнемте же играть, господа, – сказала г-жа Гранде, – мой муж, кажется, очень недоволен: я узнала это по его голосу. Он рассердится, если узнает, что мы говорим здесь про дела его.
– Сударыня, – сказал Адольф Евгении, – это, верно, ваш двоюродный братец, прекрасный молодой человек, которого я видел на балу господина маршала Уд…
Но Адольф остановился, потому что г-жа де Грассен сильно наступила ему на ногу, потом сказала ему на ухо:
– Ты так глуп, Адольф, молчи, сделай милость!
В это время вошел Гранде, но уже без Нанеты; слышно было, как почтальон и Нанета тащат что-то вверх по лестнице. За Гранде следовал незнакомец, возбудивший столько догадок, толков и общее удивление, так что появление его можно было сравнить с появлением улитки в улье или красивого, роскошного павлина на заднем дворе у какого-нибудь мужика.
– Сядьте возле огня, – сказал Гранде своему гостю.
Но прежде чем последовать приглашению Гранде, молодой незнакомец ловко и благородно
– Вы, верно, озябли, сударь, – сказала г-жа Гранде, – вы, верно, приехали…
– Уж пошли, пошли! Вот каковы эти бабы, – закричал бочар, перестав читать письмо, которое он держал в руках, – да оставь его в покое…
– Но, батюшка, может быть, им что-нибудь нужно, – заметила Евгения.
– У него есть язык, – отвечал Гранде с заметной досадой.
Только один незнакомец был удивлен таким приемом. Остальные так привыкли к деспотизму старика, что и теперь не обратили на него никакого внимания.
Незнакомец стал возле камина и начал греться, поднимая к огню ноги. Потом, обратясь к Евгении, он сказал ей:
– Я благодарен вам, кузина; но не беспокойтесь, я отдыхал и обедал в Туре; мне ничего не нужно, я даже не устал, – прибавил он, посматривая на своего дядюшку.
– Вы приехали из Парижа? – спросила г-жа де Грассен.
Шарль (так назывался сын Гильома Гранде, парижского), услышав вопрос г-жи де Грассен, взял свой лорнет, висевший на цепочке, приставил к правому глазу, взглянул на стол, поглядел, что на нем было, взглянул на играющих, на г-жу де Грассен и наконец ответил:
– Да, сударыня, из Парижа… Вы играете в лото, тетушка, – продолжал он, – пожалуйста, играйте и не заботьтесь обо мне…
«Уж я была уверена, что это двоюродный братец», – думала г-жа де Грассен, изредка делая глазки Шарлю.
– Сорок восемь! – закричал аббат. – Госпожа де Грассен, это ваш номер, заметьте его!
Де Грассен положил жетон на карту жены свой, потому что та о лото уже не думала, а смотрела на Шарля и Евгению. Предчувствие ее мучило. По временам Евгения робко взглядывала на Шарля, и банкирша могла заметить в ее взглядах возраставшее удивление и любопытство.
Глава II. Парижский кузен
Шарль Гранде, красавчик двадцати двух лет, резко отличался от группы окружавших его провинциалов, негодовавших на его надменные, аристократические приемы и старавшихся уловить в нем хоть что-нибудь смешное, чтобы посмеяться в свою очередь. Объясним это.
Двадцать два года, не много, недалеко от детства. Из ста юношей, двадцатилетних, девяносто девять на месте Шарля, верно бы, вели себя так же, как и он, то есть выказались бы изнеженно-кокетливыми и занятыми собою. Несколько дней назад отец объявил Шарлю о предстоящей ему поездке в Сомюр, к старику брату, на несколько месяцев. Целью поездки могла быть Евгения. Шарль в первый раз ехал в провинцию, ему хотелось блеснуть ловкостью, вкусом, модою, изумить Сомюр роскошью, сделать эпоху в жизни сомюрцев и, если можно, преобразовать их, введя парижскую жизнь и привычки. Словом, решено было одеваться с самой роскошной изысканностью моды и чистить ногти часом долее, чем в Париже, где часто молодой человек бросает щегольство от лени или беспечности, чем, впрочем, мало вредит себе.