Эволюционер из трущоб. Том 2

Панарин Антон

Было очевидно, что она врёт. Нет, конечно, она хочет, чтобы нас защитили в случае чего, но и за Гава тоже волнуется. Ох уж это «сердце красавицы, склонно к влюблённости и увлечённости, как ветер в мае». Или как там пелось?

Как бы там ни было, я собирался запустить в полёт моего крылатого добытчика, но мама уже сварганила безвкусную кашу и усадила меня за стол. Орудуя ложкой, я раздумывал, стоит ей сказать о том, что пища становится вкуснее, если добавить специй, или лучше не расстраивать маму и делать вид, что всё, что она делает, ну очень вкусно?!

Пока

я раздумывал, вернулся Гав с новым стеклом, которое тут же пошел вставлять в спальню. Мама последовала за ним, и они долго о чём-то шептались. Их разговор мне был совершенно неинтересен. Ну что они там могут обсуждать? Шепотом беспокоятся о том, как бы не повторилось вчерашнее, и что делать, если повторится? Всё это ерунда. Нужно не волноваться, а решать проблемы.

Тем временем солнце заскучало и решило спрятаться за горизонт. На улице стало стремительно темнеть. Затопили баню, первым попарился Гав, а потом и мы с мамой. Когда купание было завершено, открыли дверь, чтобы выпустить лишний пар, Гав притащил нам новенький матрас и сообщил:

— Сегодня — на всякий случай — ночуйте тут, а я посторожу.

Сторожить он отправился в сарай, который стоял напротив дома. Гав на всякий случай прихватил с собой топор и нож. Зараза. Это немного осложняло мой побег, но, в принципе, ничего страшного не случилось. Справлюсь.

— Мама, я хочу в туалет, — жалобно сказал я, дёрнув за юбку мать, заправлявшую нашу новую постель.

— Идём, — вздохнула мама и прервала своё занятие. Мы вышли из бани и остановились у деревянного нужника. — Сам справишься?

— Конечно. Я же взлослый, — деловито заявил я и, шмыгнув носом, зашел в туалет.

Попав в вонючее нутро сельского туалета, я задержал дыхание и призвал Мимо, сделав его своей точной копией. Я вжался в стену, а мимик вышел из туалета и протянул руку маме. Хорошо, что на улице было достаточно темно и она не заметила что я прячусь в туалете. Вот бы вопросов было. «Миша, а как это ты — и ты. Вас что, двое? Я только одного рожала!». И тому подобное.

— Идём, ручки помоем — и спать, — ласково сказала мама.

— Идё-ё-ём, — протянул Мимо идиотским тоном.

— Зеваешь? Да, спать и правда хочется, — отозвалась мама и их голоса стали затихать.

Приоткрыв дверь туалета, я выглянул наружу — никого. Тихонько выбрался из нужника и побежал за дом, стараясь не шуметь. Спасибо Гаву за то, что вынес весь бурьян со двора, иначе я бы хрустел сухими стеблями, как спина старика разбитого радикулитом.

Обежал дом слева и оказался на улице. Снова спасибо Гаву, за то, что он так и не удосужился починить забор. Под ногами мелькала ухабистая дорога, я то и дело наступал в ледяные лужи, отчего внутри ботинков тут же начало хлюпать. Зато я смог рассмотреть прелести Михайловска. А прелесть тут была лишь одна. Фонари горели через каждые сто метров, из-за чего большую часть пути я проделал во тьме.

Хотя, вру. Было ещё кое-что. Обилие псин, чьи хозяева, похоже, считали своим долгом выпускать питомцев погулять ночью на улицу.

Пробегая мимо открытой калитки, я нос к носу столкнулся с огромным барбосом, который тут же ощерил пасть и напружинил лапы, готовясь к прыжку.

— У, сюка! — выкрикнул я, призвал камешек и зашвырнул его в собаку.

— Га-а-а-али-и-ина! — заорал голем, отрикошетил от земли и ударил псину прямо в лобешник.

Запищав, собака рванула наутёк. Я отозвал голема и побежал исследовать тёмные закоулки Михайловска. Благо, память у меня была хорошей, и гаражи нашлись довольно скоро. Линия серого бетона растянулась на сотню метров. Напротив гаражей рос невысокий кустарник, как будто желающий скрыть уродливое строение с глаз жителей Михайловска.

Около пятидесяти гаражей с массивными стальными дверями и лишь у одной из них мельтешили четыре красных огонька. Огоньки порхали в темноте, словно светлячки, но по обилию мата было ясно, что это не насекомые.

— Ну и чё думаешь? Сёмыч подъедет? — спросил гудносый.

— Ясен пень. За то, что Гаврюха опустил Сёму, он его не простит, — ответил хриплый.

— Ой, да ладно тебе. А когда Кирюха ему нос сломал, простил же, — парировал гундосый.

— То было другое дело. Если б Сёма вальнул гвардейца, то его даже папаня бы не отмазал.

— Есть такое дело. За таксиста всяко никто заступаться не станет, — согласился гундосый.

Пока бедолаги обсуждали предстоящее дело, я прошмыгнул через кустарник и затаился. Вдали полыхнул свет фар, и к гаражам свернула машина, из которой орала музыка. Я даже разобрал пару строчек этой воровской мути:

'Гоп , полисмен, я важный банды член,

Тебе , юродивому , меня не повязать.

Гоп , полисмен, теперь я бизнесмен,

А значит , будешь с руки моей ты жрать' …

Машина остановилась рядом с четырьмя огоньками, мотор заглох. Послышался щелчок, и водитель вылез из машины.

— Хватайте свёртки и тащите в гараж. Расскажу, как пользоваться, — деловито сказал Семён.

Он открыл багажник, а через пару мгновений шайка скрылась в гараже, откуда тут же полился яркий свет. Но лился он недолго, дверь прикрыли, так что остался лишь тусклый лучик, манящий меня к себе, словно мотылька. Я подкрался к двери и услышал обрывок разговора.

— Короче. Вот предохранитель. Снимаете его — и можно шмалять. Дебил! Опусти ствол! И никогда не направляй на своих! — рявкнул Семён и, судя по звуку, врезал по роже своему товарищу.

— Сёмыч, так оно ж не заряжено.

— Насрать. Так привыкнешь тыкать пушкой в своих, а когда будет она заряжена, забудешься — и пальнёшь ненароком. А я подыхать из-за твоей тупости не собираюсь, — огрызнулся главарь.

— Да понял я, понял, — поникшим голосом протянул гундосый.

— А что будем делать, если он бабки откажется отдавать? — спросил сиплый.