Эволюция духа. От Моисея до постмодернизма
Шрифт:
И все равно никто из них не превзошел по силе выражения бесхитростного изложения Евангелиста:
"И взял с собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать.
И сказал им: душа Моя скорбит смертельно...
И говорил: Авва Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты".
(Мар. 14. 33, 34, 36)
Или у Матфея:
"Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! Избавь Меня от часа сего! Но на сейчас я и пришел".
Но как ни важно научить людей духу через жизнь и смерть Иисуса, но одного этого недостаточно. Необходимо еще вербальное обучение. Необходимо потому, что в Учении, в общем Учении, частями которого являются и Моисеево и Иисусово и добавки Давида, Пророков и тех, кто будет развивать его дальше, дух и конструктивная часть - закон и мораль - неразделимы. Это - единое целое и нужно
Пример того, как далеко можно уйти от истины, используя притчевый, образный, художественный стиль Евангелий, дает так называемое эзотерическое Христианство - продукт модам Блаватской и ее ученицы Бизант. Основная идея их в том, что помимо Учения Христа, содержащегося явно в Новом Завете, есть другое, тайное Его Учение, сокрытое в притчах. Оно сообщено было Апостолам открыто, но им не велено было передавать его прочим людям. А вот Блаватская и Бизант его "раскрыли". Опираясь, естественно, на возможность кривотолкования притч. Ну и намололи про всякие мистические силы, влияющие на судьбы людей, помимо и независимо от Бога, силы с которыми человек (с помощью Блаватской и Бизант) может выйти в контакт на пользу себе, а заодно и во вред своим противникам. Последнее, мол, и было причиной, почему Иисус Христос не велел Апостолам раскрывать людям это тайное Учение. Непонятно, правда, почему мадамы решили это сделать сами. В результате вместо светлого, не легкого, конечно, для понимания, но отнюдь не тайного Учения Христа, появилось мракобесие в духе тайных жреческих учений Востока, против которых неоднократно выступал и Моисей и Пророки и Сам Иисус Христос.
Конечно, можно заподозрить Блаватскую и Бизант в сознательном искажении смысла Учения Христа, подобно тому, как в предыдущей части мы заподозрили в этом Корея в отношении Учения Моисея. Но в общем, притчевый стиль способствует тому, что и при искреннем желании понять правильно читающий все равно легко может ошибиться. Возьмем, например, известную притчу о блудном сыне. Тут без всякого злого умысла на первый взгляд кажется, что притча учит: кающийся грешник лучше праведника. И до подобного вывода дотолковывались многие и многие, о чем свидетельствует русская пословица: "Не согрешишь, не покаешься". Но как будет показано, Иисус имел здесь в виду другое.
Кроме того, правильное понимание Учения Иисуса осложняется также фактором, который имел место и в случае Учения Моисея. А именно конкретностью истины, обусловленностью ее обстоятельствами. Мы помним, что даже "не убий" и "не укради", обусловлены обстоятельствами. Вообще говоря, "не убий", но в каких-то обстоятельствах (у Моисея в отношении убийцы совершившего преднамеренное убийство, в современном уголовном кодексе - при оправданной самозащите) можно или даже нужно убить. Обусловленность обстоятельствами относится к любым истинам, включая физические законы и теории. Но хотя сам факт обусловленности любой истины обстоятельствами был отмечен и в замечательной форме выражен еще Соломоном ("Есть время разбрасывать камни и время собирать камни...) и лет так тысячи через три в лаконичной форме повторен Марксом ("Всякая истина конкретна"), признание сего факта не решает и весьма мало облегает задачу применимости конкретной истины в конкретных обстоятельствах. Мы видели, какие фокусы вытворяли евреи, применяя относительно простые истины Моисеева Учения в конкретной действительности в эпоху Судей, т.е. до Соломона. Но и после того, как узнали от Соломона про конкретность истины (в эпоху Царей), дело не пошло много лучше. Проблема эта и сегодня в общем виде не решена и порождает немало явлений весьма судьбоносных для современного человечества. Прежде всего это кризис истины, как таковой, начавшейся в 20-м веке и продолжающийся и поныне, кризис выражающийся в релятивизации истины вплоть до утверждений об отсутствии объективной истины, также как и способов ее установления и обоснования, отсутствии ее даже в науке, даже в самой рациональной из наук физике. Вот как, например, об этом пишет философ П.Фейерабенд:
"Не существует никакого научного метода; не имеется никакой простой процедуры или множества правил, которые лежат в основе какого-либо исследования и гарантируют, что оно является научным и тем самым заслуживает доверия"
(Feyerabend P. "Science in a free society", London, New York, 1978).
С релятивизацией истины, как таковой, очень связана и релятивизация моральной истины, из чего, естественно, вытекает просто отрицание морали. Если "не убий" становится относительно, т.е. можно и убить, причем вне всякой связи с обстоятельствами, то зачем вообще провозглашать этот постулат, точно также как и другие.
Попытки релятивизации истины существовали всегда. По крайней мере, они прослеживаются с тех времен, как существует наука, философия и монотеистическая религия. Но мощный кризис истины 20-го века был обусловлен тем, что самая рациональная из наук - физика столкнулась с парадоксами радикального изменения своих понятий и выводов при переходе от одной фундаментальной теории к другой (пространство и время абсолютны у Ньютона и относительны у Эйнштейна) и не смогла их рационально объяснить. На этой почве и возник целый ряд релятивистских философских направлений, начиная с философского релятивизма и кончая пост позитивизмом, некоторые из которых поныне доминируют в западной философии. Как я показал в моей теории познания ("Неорационализм", Киев 1992) и цикле статей по Единому методу обоснования ("Философские исследования", Москва, _ 3, 2000, _ 1, 2001, _ 2, 2002) правильное истолкование упомянутых парадоксов (снимающее проблему и саму парадоксальность) связано с правильным пониманием условий применения соответствующих теорий, границ их применяемости или, что то же, их пресловутой конкретности. То же обстоятельство, что до сих пор это никем не было сделано (несмотря на всю важность задачи), показывает насколь нетривиальна задача установления границ или обстоятельств применимости конкретной истины.
К этому следует добавить, что это задача становится тем сложнее, чем более сложен объект исследуется. Что же касается духа, как объекта исследования, то сам создатель теории относительности Эйнштейн говорил, что человек, который создает теорию относительности для сферы человеческих отношений (в которых дух играет главенствующую речь) будет гениальнее его. Отсюда видно, насколь возрастает трудность понимания конкретности истины, когда речь идет о тех истинах, которым учит Христос.
Вот относительно простой пример:
"Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
И сказал им Иисус: могут ли поститься сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься".
(Мат. 9, 14,15)
Пример относительно прост, потому что здесь Иисус не дает новую истину-постулат, а устанавливает границу истины, данной уже раньше Моисеем - требования поститься в определенные дни. Но и в этом относительно простом случае нельзя понимать Иисуса слишком буквально. Речь не о том, что пост можно отменить из-за свадьбы или приезда важного гостя. Смысл поста - духовный, чтобы люди отвлеклись от забот о теле и подумали о надличном. Еще до Христа было понято евреями, что духовное важней материального. Но Иисус имеет здесь в виду, что и в сфере духа есть система предпочтительности, подобная той, что, как мы уже выяснили, есть между моральными заповедями. Он имеет в виду, что присутствие Его - Сына Божия, гораздо более важное духовное событие для Его учеников, чем пост. Земные же женихи поста не отменяют.
А вот другой пример. В упоминавшейся уже притче о фарисее и мытаре есть такая фраза - постулат Иисуса:
"... всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится"
(Лук. 18.14)
Абсолютное, без учета границ применимости понимание этой фразы (особенно второй ее части) привело к таким уродливым явлениям христианской жизни, как культ юродивых и юродствующих на Руси, как тот тип христиан, которых Ницше в "Так говорил Заратустра", называет "последний человек".