Эволюция личности
Шрифт:
Много воды утекло с невинных времен Фабьена и Ривьера, героев романа Экзюпери. Авиалайнеры бороздят небо над всей планетой, и мы уже не представляем себе бизнес, поездку к далеким родственникам или отпуск без самолетов. Но сделало ли нас это свободнее? Давайте посмотрим, с чем мы реально имеем дело. Начиная со Второй мировой войны производство военных самолетов — вопрос жизни и смерти. Нравится нам это или нет, теперь мы обязаны идти в ногу с технологией самолетостроения, а то какая-нибудь «другая» страна (Германия, Россия — а завтра, может, и Япония?) опередит нас. Для полетов нам нужна нефть, а если она закончится, нам, возможно, придется пойти войной на тех, у кого остались ее запасы. В который раз то, что вначале было поэтической мечтой
История авиации не уникальна. Напротив, она типична для так называемых «плодов технологии». Первые автомобили создавались, чтобы подарить водителям наслаждение скоростью, и в течение многих лет служили лишь одной цели — позволить богатым молодым людям соревноваться в гонках через континенты. Мечтатели в развевающихся шарфах, громыхающие на своих машинах из Парижа в Пекин за спортивным трофеем, никогда бы не подумали, что через несколько поколений пересекаемый ими ландшафт — от фруктовых садов долины Рейна до бескрайних донских степей, сибирских лесов и даже великой пустыни Гоби — окутает сплошная пелена выхлопных газов.
Если вспомнить все обслуживающие нас механизмы — от электрических миксеров до электробритв, видеомагнитофонов, стереопроигрывателей, говорящих напольных весов, спортивных тренажеров, персональных компьютеров, автоматических точилок для карандашей, кухонных комбайнов — выйдет довольно внушительный список. Подсчитано, что в 1953 году в США {89} каждый взрослый имел в среднем 153 электроприбора, а 20 лет спустя эта цифра выросла до 400. Приборы, в определенном смысле, делают жизнь легче и приятней. Но сколько времени мы тратим, покупая, обслуживая, используя эти вещи или просто думая о них? С какого момента мы начинаем делать для них больше, чем они для нас?
Формально Айзек Азимов {90} был прав, назвав величайшими событиями в истории человечества технологические открытия — изобретение водяного колеса, компаса, печатного станка, транзистора. Термин «величайшие» оправдан, если считать таковыми события, наиболее заметно изменившие условия человеческой жизни. Но «величайшее» не обязательно означает лучшее. Принесенные технологическими новшествами перемены увеличили наши возможности, однако каждое из них предъявило свой счет к оплате. И сегодня главная наша задача — научиться, когда речь идет о плодах нашего воображения, взвешивать за и против. Если же это не удастся нам, то мемы, скорее всего, победят в конкуренции с генами.
Технология не развивалась бы так успешно, если бы параллельно с нею не шло развитие грамотности. Великим прорывом в эволюции знания стала первая экстрасоматическая запись информации — за пределами памяти отдельных индивидов. Научившись делать на камне и костях зарубки, отмечающие смену времен года, пещерный человек совершил первый шаг к великому освобождению сознания от ограничений, налагаемых мозгом. Прежде все новые знания передавались от человека к человеку примером или словом. Информация хранилась лишь в мозге, и если ее хранитель умирал, не успев передать ее, она исчезала навеки.
Теперь же благодаря этому изобретению человеку оставалось лишь выучить символьный код, и он получал доступ к потенциально неограниченному объему информации, хранящейся на долговечных носителях. С открытием символического представления информации вне тела стала возможной эволюция мемов.
Потребовалось много тысяч лет, чтобы от выцарапывания на кости и пещерной живописи перейти к развитию подлинной грамотности, связанной с изобретением букв {91} . На Ближнем Востоке сохранилось довольно много документальных свидетельств начальных шагов на этом пути: самые первые записи
Еще одно применение письменности — распоряжения. Приказ, записанный на папирусе и отосланный за сотни миль полководцу, как и выбитые на камне резолюции, ставшие законом для всей страны, значительно расширяли власть правителя. Впервые человек смог зафиксировать свою волю вне собственного мозга и передавать ее множеству людей на огромные расстояния.
Однако со временем знаки, используемые для записи человеческих знаний, зажили собственной жизнью. Однажды кто-то понял, что можно записывать не только то, что уже было, но и то, чего еще не было. Грамотность породила литературу. И вместе с ней — книги, поддерживающие одну идеологию и выступающие против другой. Крестоносцев вела на войну Библия, мусульман — Коран; в Китае культурная революция растоптала буржуазию, вооружившись цитатником Мао. Изобретение литературы, несомненно, было огромным шагом к освобождению человеческого воображения от пут действительности. Но опять же — эволюция литературы не всегда нам во благо. Книги порождали еще больше книг: в конце концов «Илиада» произвела на свет дешевые женские романы.
Сегодня книгам приходится отчаянно бороться за выживание {92} . В США ежегодно издаются почти сто тысяч наименований, и за место на полках магазинов и библиотек они бьются не на жизнь, а на смерть. Сколько из этих книг люди запомнят или будут цитировать десять лет спустя? Одну на тысячу? Скорее, и того меньше. Даже если бы каждая из этих книг содержала важную информацию, нам не хватило бы памяти, чтобы вместить их все. Соперничают между собой не только отдельные книги — за выживание борются целые «виды» мемов на разных носителях. Полное вытеснение книг лазерными дисками или еще более продвинутыми технологиями, имплантирующими информацию прямо в мозг, уже не кажется столь невероятным.
Примерно так же дело обстоит и в изобразительном искусстве. Кажется, это футуристы {93} в своих многочисленных манифестах в начале XX века первыми сравнили историю искусства с эволюцией. «Эволюцию музыки повторяет преумножение машин, — писал Луиджи Руссоло в 1913 году, утверждая, что близкое знакомство с классическим репертуаром наводит скуку. — Сегодня мы предпочитаем наслаждаться слаженным шумом трамваев, тарахтящих автомобилей, поездов и вопящей толпы, чем который раз слушать ту же Героическую или Пасторальную симфонию».
Тщательно анализируя художественные стили, специалист по психологии искусства Колин Мартиндейл развивает похожую теорию {94} . Он утверждает, что в последние десятилетия стремление литературы, живописи и музыки шокировать неизменно усиливается. Каждое новое поколение поэтов использует все более яркие образы и более чувственные слова, ведь в противном случае их никто не заметит. Из тысяч публикуемых каждый год поэм выживают лишь те, что написаны на самые эмоционально заряженные темы или используют самую невероятную игру слов. Среди произведений живописи внимание пресыщенной современной публики привлекают лишь те, что кажутся ей наиболее шокирующими. Заметим, что новые мемы должны явно отличаться от своих предшественников, а лучший способ привлечь внимание — использовать предрасположенности нашей генетической обусловленности. Сексуальность, агрессивность, страх смерти — неисчерпаемые источники художественных тем, но воплощаемые раз за разом в произведениях искусства, они требуют от последующих художников все большей наглядности и откровенности, чтобы привлечь внимание.