Евреи в тайге
Шрифт:
Женщина быстро схватила со стенки зеркальце, поставила его на койку, села на пол и стала тщательно охорашиваться. Она поправляла волосы, одергивала платье, прилаживала бусы. Она делала все это быстрыми, торопливыми движениями. Потом грузно пересела на сундук и замерла в неподвижной позе, как каменное изваяние.
Она — дочь удэхейского шамана. Ее семья живет километрах в 15, вниз по Бире, недалеко от полустанка Трэк Уссурийской дороги. Живут в легкой яранге, в лесу, у берега реки, в той первобытной простоте, в какой человек жил в далекие времена, когда отложилась и застыла дикая природа здешних мест. Живут охотой и рыбной ловлей.
Рыбу бьют
Удэхейцы, начиная с шестилетнего возраста, ловят рыбу острогой в таежных стремнинах. Они также исключительные по меткости охотники. Охотятся на зверя даже девушки. Впрочем, та, которую я фотографировал, сказала мне:
— Моя стреляй не люби. Моя раз стреляй— сердце треснуло, больше стреляй не люби.
Но ее сестры стреляют. Я видел квитанцию фактории Охотсоюза в приеме у них белок и колонка.
— Моя мало-мало мука возьми, мало-мало планики. Папенька махолка люби, — моя мало-мало махолка возьми.
У удэхейцев курят все, даже малые дети. В яранге можно видеть, как четырехлетний бутуз, накормившись грудью матери, лезет в карман за трубкой, махоркой, набивает, закуривает от костра и благодушно отваливается на изюбриную шкуру. Кейфует.
Удэ-хе значит — лесные люди. Сейчас их осталось тысячи полторы: они стали исчезать под давлением китайской, а затем и русской колонизации. Они не только не способны ей сопротивляться, но даже не умеют ее принять и подчиниться. Они прирожденные рыболовы и охотники и всегда были в самой бессовестной эксплоатации сначала у китайских, а потом у русских купцов. Они никогда не умели ничего противопоставить угнетению, кроме самой робкой покорности. Спирт, наркотики и побрякушки — вот цена, за которую они отдавали самые дорогие и редкие меха. Это было дикое хищничество, безрассудное к тому же, ибо оно привело этих исключительных охотников к постепенному вымиранию. В безалаберном хозяйстве российского государства часто резали золотоносных кур!.. Удэхейцы целыми семьями слепли от трахомы и умирали от голода, так как не могли выбраться из тайги, и никто никогда и не подумал прийти им на помощь.
Та небольшая кучка, которая сейчас уцелела еще, живет, главным образом, в тайге на склонах Сихотэ-Алиня и в бассейне Имана. На берегах Биры живет, повидимому, небольшая отколовшаяся горсточка племени.
У Тихонькой Бира образует почти у самого берега, шагах в пятидесяти от него, небольшой песчаный островок. Когда удэхейцы привозят в Тихонькую рыбу на продажу, они никогда не пристают к берегу, а высаживаются на островке.
Кто-нибудь один уносит в село рыбу, а остальные разводят на островке костер, варят пищу или спят. Удэхейцы робки, их ошеломляет жизнь села. Дома, улицы, автомобиль, тракторы — все это пугает их, как извержение вулкана. Убогое село Тихонькое производит на этих жителей тайги впечатление какого-то сумасшедшего Чикаго. Они боятся лишний час провести в этом страшном городе и скромно остаются в стороне, на отмели островка.
Я видел, как моя знакомая переправлялась с островка на материк. Бира в этом месте очень стремительна и бурна. Пересечь ее в лодке на веслах— и то было бы трудно. Но длинный, узкий удэхейский челнок не имеет и весел. Девушка вскочила в него и, правя только багром, зашмыгала между волнами и стремнинами так уверенно и ловко, как городской человек умеет ходить только по асфальтовому тротуару.
Я видел дядю девушки. Дядя был высокий, тощий человек. Он тоже носит волосы в две косы, туго обмотанные красной материей. Он приехал в Тихонькую отправить по почте жалобу в Комитет Севера.
— Милиса плийди, остлога возьми. А моя без остлога рыба лови не могу. Мол сетка не имей, моя удочка не имей. Моя остлога рыба лови, иначе моя помирай.
Он говорил робко, наивно и просто. Я не знаю, кто написал ему жалобу на милицию; не знаю, почему милиция, заступившись за рыбу, отняла единственное средство к существованию у этих людей. Жалоба была уже написана и заклеена в конверт. Но бедняга не знал, что делать с конвертом. Я приклеил марку и опустил конверт в ящик. На лице удэхейца отразились испуг, обида, возмущение и страх. Он не знал, уж не подшутил ли я над ним, бросая письмо в какой-то ящик. Быть может, я нарочно выбросил его жалобу, которую ему «хороши люди напиши». А может быть, так и надо было опустить письмо в ящик. Но тогда что же это за непостижимая жизнь делается на свете и какой же это человек лежит в ящике, который может в темноте рассматривать жалобы на действия милиции?
Удэхейцы пожалуй, — самые отсталые из континентальных народностей Дальнего Востока. Однако девушки носят городские платья, вязаные платки, чулки, сандалии и даже городское белье. Мужчины иногда надевают городскую обувь. Все эти ослепительные вещи приобретаются в кооперативе или в фактории Госторга в обмен на пушнину.
Эти наивные дикари часто встают перед моими глазами, как живое олицетворение Биробиджана. Сильные, выносливые, трудоспособные, но зажатые тайгой и болотами, они в своем развитии не пошли дальше того уровня, на котором прочее человечество стояло много тысяч лет тому назад. И вот они носят кружевное белье и ботинки на шнурках.
Таков и весь Биробиджан. Его величественная природа точно застыла много, много веков тому назад. Она в нетронутом виде сохранила следы громадных геологических катастроф. Рядом с северной пихтой растут остатки тропических пальм, и тигр здесь питается мясом северного оленя. Все здесь противоречиво, первобытно, нетронуто и парадоксально. Самым необычным звуком кажется звук паровозного гудка. Железная дорога в этой девственной глуши напоминает лишь изящную сумочку, какую я видел в руках таежной дикарки.
А между тем, вот уже 70 лет как край присоединен к большому европейскому государству.
Насчет евреев
1. Ваня Печкин
В станице Никольской мне надо было повидать одного казака-охотника по фамилии, скажем, Печкин. Я сидел со знакомыми агрономами на скамеечке, на берегу. Беседовали. Я вспомнил о Печкине и спросил, где он живет.
— Да вот тут же, от угла третий дом, — сказал один из знакомых и прибавил — А вот сынишка его. Он вас проводит…