Еврейская песня
Шрифт:
— В три адреса пишу, в те отделения милиции, что по пути к дому. Если где прихватят, то — пожалуйста, вот написал уже…
Наконец Боря опомнился и едко спросил:
— А не проще ли такси вызвать — и прямо к дому?
— А где я возьму денег на
Выпили на посошок по чашке кофе. Борис мудро посматривал на сородичей.
— Кстати, не приходило ли вам в голову, что я потратился на дополнительную сигнализацию квартиры? Ведь сохранение наследства требовало финансовых жертв.
Доводы его были опровергнуты Зямой.
— Немыслимая наглость! Хранил какие-то фантики — и требует денег за это! Продашь стол — и все окупится. Тем более что в нем ничего не осталось. Если верить тебе, — едко заключил он. — Но так уж и быть: накопится у кого много барахла или после Нового года бутылок — приезжайте ко мне, не пожалеете. Даже из-под импортных напитков приму.
— Тогда у меня к вам просьба… — Борис Иванов поднял палец, призывая всех внимательно слушать. — Такая просьба. К каждому. Вы, Зиновий Мордухаевич, пристроите моего человека на базу, куда свозят макулатуру со всех приемных пунктов. Не скрою, для чего: наши неугомонные советские дети тащат на приемные пункты ценнейшие книги, разобраться в них и поможет мой человек.
Удар Зямы себя по лбу означал: какой же я дурак, что не догадался раньше!
— Будет сделано, — согласился он, покривившись.
— А вы, Григорий Васильевич, в состоянии, мне кажется, другого моего человека устроить матросом, на большее я не рассчитываю… Китобойная флотилия “Слава” входит в компетенцию вашу, не правда ли? Она ведь базируется в вашем родном городе.
Григорий Сагайдачный, после недолгого раздумья, согласился. А Фима-ядерщик бурно запротестовал:
— Нет, нет и нет! Ко мне с подобной просьбой и не обращайтесь! Вы что, с ума сошли? У нас на одного сотрудника приходится два особиста. Я никого к себе устраивать не буду!
— Именно об этом я и прошу. То есть к вам обратится человек, который даже торговую палатку на рынке не потянет из-за идейно-политической и моральной недостаточности. Вот ему вы и откажете, громко обвинив его черт знает в чем… Ну хотя бы в том, что он — еврей. Договорились?
Борис проводил гостей к двери. На прощание пожелал успехов, не советовал часто рассматривать памятные знаки. И прибавил:
— Мой дом для вас всегда открыт, но лучше будет, если я вас больше не увижу. Никогда. Тем более — на очной ставке.
Отдернув шторы, смотрел он, как из подъезда выскальзывают племянники безвременно скончавшейся тети Берты. Пригубил коньяк и стал размышлять. А где ему упрятать свою долю памятных знаков? Самому себе написать расписку? Глупо. Тем более что… хоть и маловероятен обыск, но кто-нибудь да донесет на него.