Еврейская песня
Шрифт:
— Франклин — это Бенджамин Франклин, иностранный член Петербургской академии наук, то есть почти русский ученый. Основал первую публичную библиотеку. Мыслитель века просвещения. Прославился своими трудами в области атмосферного электричества, изобретатель молниеотвода, или — в просторечии — громоотвода.
Последнее уточнение пришлось по сердцу, все зашевелились, заерзали, раздался еле слышный вздох облегчения. Кто-то, впрочем, заметил, что уж лучше бы Франклин был Вениамином, а не Бенджамином, тем более — почти русский. Сомнений прибавил Зяма, напомнив о том, что оный Франклин славен не только громоотводом,
На него шикнули. Но черту под дискуссией подводить не стали. Потому что ждали слова Бориса.
— На унаследованных нами бумажках изображен, мне кажется, полярный исследователь Джон Франклин, родившийся в…
— …1786 году, — вспомнил Зяма-старьевщик, самый читающий человек среди племянников (карьеру свою он начинал сбором ненужных книг). — И героически погибший во льдах со своими спутниками в 1847 году. На острове Кинг-Уильям.
— Абсолютно верно! — Григорий Сагайдачный резво поднялся и заходил по кабинету, воодушевленно жестикулируя.— Как я мог забыть! Он же искал, исследуя арктическое побережье, Северо-Западный проход на кораблях “Эребус” и “Террор”. Смелый, бесстрашный человек!
— Он англичанин или американец? — вяло поинтересовался Борис.
— Англичанин. Но в то время разницы между тем и другим не было. Наконец, исследовал-то он — северное побережье Америки.
— Тогда все ясно, — кивнул Борис. — Мы на правильном пути. В 1847 году он погиб, и в столетие гибели его выпущены те памятные знаки, которые вы увидели несколько минут назад. Вот почему на всех бумажках цифра 100. И упоминание о побережье Америки, латынью: Соединенные Штаты Америки, Ю-ЭС-ЭЙ.
Раздались возгласы одобрения. Правда, Фима-ядерщик проявил некоторую неудовлетворенность, скромно заметив, что кроме числа 100, портрета и наименования страны, на бумажках много как бы посторонних цифр.
У Бориса нашлось и этому казусу объяснение.
— Народы всех стран чтили арктического исследователя, для чего в большом количестве и выпущены эти памятные знаки. Более того, ряд музеев и благотворительных обществ разыгрывали лотереи, потому и пометили знаки разными буквами и цифрами. Наконец, мы плохо осведомлены о деяниях славного полярника.
Слово это напомнило собравшимся наследникам название дома, в котором они увидели памятные знаки.
— Кстати, — осторожно подбирая слова, осведомился Григорий Сагайдачный, — как тетушке достались эти памятные знаки?
— Тут двух мнений быть не может, — веско произнес Фима-ядерщик и сделал паузу. Все смотрели на него во все глаза и с великим уважением. — Ее первый и единственный муж, тоже полярный исследователь, мог найти эти знаки там, на Севере. В айсберге каком-нибудь.
— Послушайте вы, Рабинович или как вас там! — пылко возразил Зяма. — Никто не требует с вас знания иврита или идиша, не говоря уж о… Но родной русский вы обязаны знать! И употребление предлогов тоже! Поэтому правильнее говорить: “У Айзберга” или “У Айзенберга”!
На нетактичного старьевщика набросился Григорий из Одессы. Завязавшуюся перепалку прервал Борис на правах не только хозяина дома, но и человека, близко знавшего тетушку Берту.
— Хочу напомнить: на лицевой стороне этих знаков портрет как полярника Франклина, так и некоего Гранта. А он, мне кажется, — Борис-билетер усмехнулся, — личность незаурядная, хотя и менее чтимая, поскольку рядом с ним число 50. А не тот ли это капитан Грант, детям которого посвящен знаменитый роман Жюля Верна?
Все погрузились в раздумья. Первым вышел из них Зяма, бесплатно получавший талоны на произведения классиков. Он уверенно предположил, что на знаках не может быть отпечатан литературный герой, тем более что в знаменитом романе капитан Грант описан так: “Высокий, крепко сложенный человек… черты его кроткого и вместе с тем отважного лица выражали…”
Что выражали — Зяма сказать не успел, потому что важное дополнение внес Борис.
— Это скорее всего Джеймс Огастес Грант, английский путешественник, умерший в 1852 году. Только у него может быть кроткое и вместе с тем отважное лицо, которое все вы сумели оценить… Видимо, пятидесятилетие со дня смерти его и было отмечено выпуском памятных знаков.
Вновь некоторые сомнения выразил Зяма.
— Не следует исключать и другой вариант: Грант — это советский латышский писатель, настоящее имя его Екабсонс, вот в честь его…
— Ты свои одесские шуточки брось! — возмутился профессор из Одессы. — Будут тебе в честь какого-то латыша выпускать коллекционные крупногабаритные марки! Да он и жив еще, этот твой латышский еврей Екабсонс! А живых у нас не любят!
Короткий диспут завершился тем, что кандидатура латыша была отклонена решительно, несмотря на то, что тот — член КПСС (национальность решено было не принимать во внимание, поскольку в исторической общности, называемой советским народом, все равны — и латыши, и эвенки, и евреи, и русские). Одновременно Григорию Сагайдачному сделали внушение: негоже заострять ситуацию, а то можно напомнить, что профессор вовсе не Сагайдачный и вообще не Григорий, а…
Профессор тут же извинился, а затем изменил тему, поставив вопрос о том, что изображено на обратной стороне памятного знака, посвященного смелому полярному исследователю Гранту.
Ответ дался не сразу, все долго размышляли, строя догадки, пока Борис-билетер не глянул на часы и не произнес:
— Величественное здание, что на обратной стороне знака, это, безо всякого сомнения, Музей Арктики. Да, Музей Арктики.
Молчание выразило согласие с такой трактовкой… Затем профессор дал вздохом понять, что кое-что его тревожит.
— Меня, — промолвил он, — смущает изображенное за спиной Франклина здание… Никак церковь?
— Ошибаетесь, профессор, — решил блеснуть эрудицией Фима-ядерщик. — Музей. Атеизма. Как Казанский собор в Ленинграде.
Облегченный вздох последовал немедленно… Воодушевленный профессор предложил выпить и первым поднял тост (коньяк стоял на краю стола) за мужество первопроходцев.
— На жалких суденышках входили они в толщу льдов, круша торосы. Этим отважным людям, то есть Джону Франклину и Джеймсу Огастесу Гранту, далеко, конечно, до покорителей целины, по зову партии и правительства вступивших в неравный бой со стихией непаханой степи. Да, им далеко до них, но тем не менее — честь и хвала смелым и отважным, прапрадедам тех, кто был некогда нашим союзником в битве с фашизмом и оказал кое-какую помощь в смертельной схватке нашего народа с фашизмом.