Евроцентризм – эдипов комплекс интеллигенции
Шрифт:
А как можно объяснить способ поведения целых государственных ведомств США в деле с сектой проповедника Кореша? Конечно, мракобесы — заперлись на ферме «Уако» и стали ждать конца мира. Полиция решила это мракобесие пресечь. Но как? Сначала в течение недели оглушая сектантов рок-музыкой из мощных динамиков (Кореш — фанатик рока, и эксперты решили, что он расслабится и отменит конец света). А потом пошли на штурм — открыли по ферме огонь и стали долбить стену танком. Начался пожар, и практически все обитатели фермы сгорели — 82 трупа. А через год суд оправдал всех оставшихся в живых сектантов — состава преступления в их действиях не было.
Такую безответственность и «свободу мысли и дела»
Глава 4
Евроцентризм в России: от мифа свободы — к новому витку тоталитаризма
Все выступления как отечественных, так и западных либералов основывались на требовании немедленно разрушить все «тоталитарные структуры». Это и выдает тоталитарное мышление — ведь обозвать противника можно по-всякому, важна именно нетерпимость к его существованию. Причем тоталитаризм наших либералов доведен до крайности, до некрофилии (в смысле Фромма) — получения наслаждения от вида разрушения любых структур, в пределе — наслаждения от саморазрушения.
Эта некрофилия, явно проявившаяся в начале века и ставшая, по мнению Фромма, предвестником фашизма (манифесты Маринетти), сегодня лишь нарастает. Это видно по кино и индустрии развлечений. В 30-е годы в американских комедиях было почти обязательным мерзкое для «отсталого» человека зрелище разрушения дорогого угощения («тортом — по морде»). Потом стали снимать столкновения автомобилей и самолетов. Сегодня гвоздь фильмов — зрелище катастроф, взрывов и пожаров. Модными стали гонки на огромных тракторах, давящих десятки автомобилей: хруст, треск, разлетаются куски.
Фромм задается вопросом:
«Является ли некрофилия действительно характерной для человека второй половины ХХ века в Соединенных Штатах и других столь же развитых капиталистических или государственных обществах? Этот новый тип человека, конечно, не интересуется ни фекалиями, ни трупами; на деле, он даже чувствует такое отвращение к трупам, что делает их более похожими на живых, чем покойники были при жизни… Он делает нечто более важное. Он переключает свой интерес с жизни, с людей, с природы, с идей… одним словом, со всего живого; он превращает всю жизнь в вещи, включая себя самого и проявления своих человеческих способностей думать, видеть, слышать, желать, любить»
Вчитайтесь в эту сентенцию демократки Валерии Новодворской, которая является, несмотря на всю ее гротескность, важной частью демократического истеблишмента:
«Свобода — это гибель. Свобода — это риск. Свобода — это моральное превосходство… Может быть, мы сожжем наконец проклятую тоталитарную Спарту? Даже если при этом все сгорит дотла, в том числе и мы сами…»
Но ту же самую безжалостность по отношению к российским структурам, и отнюдь не только политическим, мы видим и у интеллектуалов Запада. Видный идеолог социал-демократии (бывший видный коммунист) Фернандо Клаудин утверждал, что речь в СССР должна идти не о реформе, а о
«ликвидации путем разрушения всей экономико-политико-идеологической системы… о настоящей революции»
То наполненное поистине религиозным смыслом понятие свободы, которому следуют радикальные «реформаторы», не оставляет русскому народу никакого шанса приобщиться к лику не только свободного человека, но и вообще человека. Ибо в голове у наших радикалов — культ сверхчеловека, убогая имитация Ницше. Та антропологическая модель, которая взята евроцентристами-радикалами за исходную базу их идеологического похода, неизбежно ведет к тоталитаризму наихудшего толка — к диктатуре ничтожного меньшинства, уверенного, что оно призвано командовать стадом, недочеловеками.
Свойственное евроцентризму разделение человечества на подвиды перенесено российскими демократами внутрь страны и приложено к большинству населения. Никогда ранее в России элита (вернее, те, кто относил себя к элите) не осмеливалась декларировать такого презрения к народу своей страны, противопоставляя его меньшинству. Новодворская просто выходит из себя:
«Холопы и бандиты — вот из кого состоял народ. Какой контраст между нашими самыми зажиточными крестьянами и американскими фермерами, у которых никогда не было хозяина!»
Здесь мадам Новодворская ради красного словца переписывает историю, даже противореча основным мифам евроцентризма. Американские фермеры — согнанные с земли крестьяне Англии, прошедшие «нормальные» этапы рабства и длительного феодального период. Русские же крестьяне, напротив, так и остались «недоразвитыми», ибо не знали рабства и пережили (и то не во всей России) очень короткий период позднего, уже вырожденного феодализма, не успевшего разрушить коммуну. Именно у них не было хозяина.
Но сегодня мы наблюдаем еще одно важное явление: новая элита, как будто чувствуя себя загнанной в угол, проявляет большую агрессивность по отношению к массе. Одновременно проявляется романтическая, почти болезненная солидарность между представителями «своего клана», что очень красноречиво выражают пропагандируемые телевидением «их» праздники, вечеринки, все эти «возьмемся за руки, друзья». Вот лирическое признание той же Новодворской:
«Верочка Засулич стреляла в Трепова? Ее оправдали? Этой минутой я буду гордиться даже в акульих зубах. Трепов приказал высечь политзаключенного, студента, неформала. Я бы тоже стреляла в него…».
Прекрасно, что в акульих зубах Новодворская будет думать именно о Верочке Засулич (хотя такую самоотверженную акулу еще надо поискать). Но ведь не в гордости за Верочку дело. И не в идеалах Верочки — в своих идеалах Новодворская солидарна именно с Треповым и сегодня требует давить, как бешеных собак, именно таких, как Верочка. Мы видим оправдание терроризма, причем не как средства политической борьбы, а как орудия клановой мести элиты. Не стала бы наша демократка стрелять в министра, приказавшего высечь простого обывателя. Но студента! Да еще неформала! Наших бьют! Такое перенесение приемов клановой мести и клановой солидарности в современное, «демократическое» общество — это и есть верный признак фашизма.
Соучаствующая в «реформировании» России часть интеллигенции склоняется к тоталитаризму и в силу своего болезненно мессианского мироощущения. Эти люди настолько искренне верят в свою избранность, в свое интеллектуальное и моральное превосходство над массой сограждан, что теряют чувство меры и доходят до смешного. Вот пианист Николай Петров вздыхает о «грузе ответственности» цивилизованного человека:
«Прекрасно понимаю, что заставило моего великого друга Мстислава Леопольдовича Ростроповича в том знаменитом августе написать завещание и прилететь в Москву. Какое-то очень острое ощущение, что не на кого страну оставить… Не оставлять же, в конце концов, мою страну вороватым чиновникам и бестолковым люмпенам?»