Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Господин вежливо поклонился, еще раз пробежал пытливыми глазами по лицам людей, что кучкой стояли в коридоре, неумелым движением сунул руку в карман, выхватил оттуда большой бумажник крокодиловой кожи и высыпал из него на ладонь с десяток маленьких белых карточек.
— Разрешите отрекомендоваться, — старательно выговаривая немецкие слова, сказал он и сунул каждому в руки твердую карточку.
Михаил взглянул на нее. Три строчки черного типографского шрифта:
«Готфрид Лейтхольд, редактор «Цюрхер Цейтунг».
— Очень приятно, — сказал Михаил. — Рады познакомиться
— Кто вы? — быстро спросил Лейтхольд.
— Выброшенные из войны.
— Куда идете?
— В войну.
— Вы не немцы?
— Нет, мы представители разных национальностей. Наш партизанский отряд называется «Сталинград».
— Это прекрасная информация для моей газеты! Вы слышали о нашей газете?
— К сожалению, нет.
— «Цюрхер Цейтунг» уже двадцать лет выходит каждый день на тридцати страницах, по три выпуска в день. Девяносто страниц для самой свежей информации, представляете? Информация о вашем отряде будет сенсацией для всей Швейцарии.
— Очевидно, вашей газете придется немного обождать с этой информацией.
— Почему? Я сейчас еду в Давос. Оттуда телефонирую в Цюрих.
— К сожалению, вы этого не сделаете. Вернее, не сделаете так быстро, как думаете.
— Не понимаю вас.
— Вы поедете с нами.
— И как далеко, позвольте поинтересоваться? Может, вы и меня, гражданина нейтральной страны, потащите в войну?
— Нет, вы пойдете с нами до границы.
— Мы только что отъехали от нее.
— До австрийской границы.
— Это невозможно! Австрия — это же Германия!
— Тогда — до итальянской.
— Это очень далеко. У меня редакционное задание. Я должен сойти в Давосе.
— А мы не можем вас отпустить. Как только кто-нибудь дознается, где мы и куда идем, на нас немедленно откроют охоту. В лучшем случае нас интернируют. А нам надо еще биться с фашистами, а не сидеть за проволокой. В худшем случае нас могут выдать немцам. Это уже совсем плохо.
— Вас никто никому не выдаст, заверяю! Кроме того, не надо бояться газеты. Она может даже выступить в вашу защиту.
— Нас не надо защищать. Мы сами защитим себя, если будет нужда.
— Значит, вы твердо решили меня задержать! Это насилие!
— Заранее просим прощения. Среди нас измученная долгой дорогой женщина, пригласили бы вы ее в купе...
— Пожалуйста, пожалуйста, — гостеприимно открыл дверь купе Лейтхольд, — извините, что так вышло. Такая встреча, такие люди, такое необычное интервью...
Электричка мчала ущельями, гремела на мостах, пролетала над пропастями. В Валленштадте поезд стоял больше, чем на других станциях. Наверно, заметили разбитую дверь. По коридору ходили какие-то люди, были слышны голоса. Но в купе Готфрида Лейтхольда, где притаились партизаны, никто не постучал. Не решались беспокоить до утра.
Они ехали через Майенфельд, Кюблис, Костере. В Давосе перешли в другой поезд, на Тифенкастель. Поезд перебегал из одного кантона в другой, он оставлял за собой все новые и новые гряды гор, глубокие долины и узенькие ручьи. И вот наконец пограничный кантон Граубинден. На станции Тузис они сошли, и сразу же окружила их суровая жизнь.
Можно было бродить здесь годами. Подниматься к вершинам, вдыхать сладкие
Но для партизан горы были только препятствием. Как и все другие препятствия, их надо было преодолеть. Там, за цепями каменных громад, ждала радость: конец войны.
Журналист устроил их на автобус, который шел в городок Шпюген. Теперь не было смысла прятаться. Партизаны должны были спешить к границе, к перевалу, чтобы оказаться как можно быстрее в Италии, где, по словам Лейтхольда, шли ожесточенные бои между «лесными людьми» и фашистами. Партизаны спешили. Никогда еще они так не торопились, как сегодня. Время от времени Михаил касался плеча шофера, пробовал поговорить с ним, просил везти быстрее. Пиппо Бенедетти сыпал на шофера целые очереди круглых и красивых итальянских слов, а тот только крутил черной чубатой головой и все так же медленно и упорно преодолевал один завиток шоссе за другим.
Лишь на перевале, когда почти все вышли из автобуса, он усмехнулся и тихонько проговорил:
Вив Сталинград!
Все-таки журналист сказал шоферу, кого он везет! Партизаны помахали швейцарцу. Дорис послала воздушный поцелуй. Михаил приложил руку к козырьку:
— Теперь вы свободны, господин Лейтхольд. Благодарим за все.
— До встречи, — усмехнулся журналист. — Надеюсь, теперь можно писать о вас?
Он попрощался, сел в автобус и уехал.
А они, пройдя перевал, стали спускаться на юг, в долину. Никто их не задерживал. Пограничников не было или же они попрятались — никто не смог бы остановить поток людей и машин, убегающих от войны, которая еще гремела в Италии.
На итальянской границе они наткнулись на заставу.
Высокий солдат в новенькой серой униформе, с новеньким автоматом в руках, скучая, стоял возле клетчатого шлагбаума.
Казалось, он не обратил никакого внимания на группу вооруженных людей, спускавшихся с гор. Его не обеспокоила даже их эсэсовская форма. Но солдат не мог не заметить женщину. Во-первых, потому, что не часто случается встречать на дорогах войны женщин, а эта к тому же была красива, чертовски красива!
Солдат посмотрел на Дорис. Окинул ее взглядом с головы до ног. Потом оглядел мужчин. Это продолжалось один миг. Но и мгновения солдату было достаточно, чтобы встретиться взглядом с Пиппо Бенедетти. Они посмотрели друг на друга и одновременно подмигнули. Так перемигиваться могут только итальянцы.
— Итальянец? — спросил солдат.
— Такой же, как и ты, — ответил Бенедетти.
— Издалека идете?
— С краю света.
— И снова попали на край света! — засмеялся солдат. Проворно откинул шлагбаум и выбежал навстречу Дорис: — Пожалуйста, синьора!
ВЕСЕННЯЯ НОВЕЛЛА
Возле маленькой гостиницы, превращенной в своеобразную партизанскую заставу, их встретил рослый веселый человечище, одетый в американский мундир цвета хаки.
— Капитан Билл, — отрекомендовался он.