Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
Шрифт:
– Я не люблю миловать! – сказала правящая Россия устами представителя московского дворянства.
– А я сохраняю всю силу моего презрения к тем, которые ищут милостей! – может ответить на эти слова революционная Россия.
Амнистия как была, так и остается лозунгом революционной борьбы.
«Наше Слово» N 56, 7 марта 1916 г.
Л. Троцкий. ИРОНИЧЕСКИЙ ЩЕЛЧОК ИСТОРИИ
Несомненные империалисты сомнительно-прогрессивного блока предъявили снова свою политическую программу. Националисты и октябристы [192] тем спокойнее подмахнули требования политической амнистии и свободы рабочих организаций, что не имели никакого основания опасаться действительного осуществления этих лозунгов «по манию руки»: можно биться об заклад, поставив 90 против 10, что именно этим «реалистическим» аргументом Милюков покупал за кулисами присоединение Крупенских и Шульгиных к требованиям столь опасного радикализма. От слова не станется, а дураки поверят!
192
Октябристы – члены «Союза 17 Октября», организованного в конце 1905 г. для «полного содействия правительству». В состав «Союза 17 Октября» входили главным образом представители крупной реакционной буржуазии и помещиков. Во время мировой войны октябристы возглавляли националистическую кампанию. (Подробнее см. т. IV, прим. 117.)
И нет даже надобности заглядывать в «Призыв», чтобы не сомневаться, что кое-кто действительно поверил и из платформы прогрессивного блока вычитал, что мы вступили, наконец, в восходящую «национальную революцию», по ритуалу которой полагается сперва подняться к власти капиталистическим элементам буржуазии, чтобы затем уступить свое место буржуазной демократии. «Как быстро, – умиляется „Призыв“, – созревает в России буржуазная оппозиция под влиянием общенационального
193
Пуришкевич Владимир – известный реакционер и антисемит. Председатель черносотенного «Союза Михаила Архангела». (Подробнее см. т. IV, прим. 105.)
194
Половцев – генерал, см. т. III, ч. 1-я, прим. 165.
Хотя пышный расцвет «патриотического чувства» и привел у нас натуральнейшим образом к методам нечленораздельного политического мышления, тем не менее – не в обиду политикам из «Призыва» – земля все еще вращается вокруг своей оси, а под революцией понимается общественное движение, непосредственно направленное на завоевание политической власти новым общественным классом. Какой же отечественный класс – в лето от Рождества Христова 1916-е – поставил себе задачей завоевание власти? Спервоначалу может показаться, что это именно класс Пуришкевича и Половцева протягивает руку к власти. Но тогда у кого он собирается ее отнимать? Кому же и принадлежит она в настоящее время, как не социально-паразитическому дворянско-чиновничьему классу Сухомлиновых, Пуришкевичей, Половцевых и Штюрмеров, т.-е. нашему отечественному юнкерству, самому жадному, самому неумытому и самому бездарному во всем свете? Однако же, не унимается «Призыв», «до сих пор господа Половцевы требовали голов революционеров. Теперь они требуют голов министров». От слова не станется, а «Призыв» поверит. Остальное же человечество может не сомневаться, что, не получив головы министра, Половцев вполне успокоит свое «возмущенное патриотическое чувство» на посту вице-губернатора; стало быть, нет никакой возможности говорить о революционном переходе власти (вице-губернаторской) к новому общественному классу.
Остается, следовательно, та самая буржуазия в собственном смысле слова, которая так «быстро созревает под влиянием общенационального подъема». Но центральной идеей этой буржуазии, как снова подтвердила недавняя кадетская конференция, является воля к победе, а не воля к власти. Весь пореволюционный и довоенный период был временем сближения оппозиционной буржуазии с монархией на основе империалистических задач. Милюков совершенно не дожидался нарушения австрийцами законов Канта, чтобы, по поручению г.г. Извольского [195] и Сазонова, подготовлять в Софии и Белграде почву для захвата Россией Константинополя и проливов. И социал-демократия уже тогда обличала его и предрекала дальнейшие последствия. Связь буржуазии с военно-монархической властью несравненно могущественнее и непоколебимее, чем все оппозиционные шаги, политическая поверхностность которых только подчеркивается одобрениями Половцевых и Пуришкевичей. И эта связь вовсе не создалась необходимостью «самозащиты» – по известной пожарной формуле, объединившей Столыпина [196] с Гедом: «когда дом горит, нужно тушить», – нет, она была целиком подготовлена агрессивно-империалистической политикой третьеиюньской России. Господа оборонцы, конечно, позабыли все это: если Австро-Германия захватывает Польшу – это империализм; если Россия захватывает Галицию или Армению – это национальное освобождение угнетенных. Но, по шекспировской формуле, «привыкли мы крапиву звать крапивой» – и социал-патриотических шарлатанов клеймить шарлатанами. «Воля к победе», сплачивающая прогрессивный блок, есть империалистическая воля русской буржуазии. Эта воля складывалась во всю эпоху контрреволюции, и процесс ее быстрого формирования необходимо дополнялся дополнительным отказом буржуазии от «безответственной» оппозиции, т.-е. от спекуляций на революционное движение масс во имя завоевания государственной власти. Если б прогрессивный блок выставил в этих условиях требование ответственного министерства, подобное требование, при антиреволюционной тактике блока, имело бы не более реальное значение, чем «требование» амнистии, подписанное испытанными столыпинцами националистической масти. Но в том-то и дело, что прогрессивный блок совершенно сознательно и обдуманно отказался даже и словесно выдвигать требование ответственного министерства, а ограничился ничего не говорящей формулой «министерства общественного доверия». Но, возражает умнейший «Призыв», «вопрос не в формуле, а в факте (!) перемены правительства и отказе (!) исторической власти от старого способа образования министерства из рядов придворной камарильи». Однако же покуда никакого «факта» перемены правительства и никакого «отказа» исторической власти нет, судить о задаче оппозиции надлежит не по той восторженной чепухе, которую печатает «Призыв», а по «формулам», т.-е. по политическим требованиям самой буржуазии. Она не хочет борьбы за власть. И если подслеповатые гувернеры из «Призыва» думают, что это от неопытности или застенчивости, то они ошибаются: буржуазия гораздо умнее их и несравненно лучше их знает, что ей во вред, а что на пользу. Когда Пуришкевич – его хозяева в этих вопросах шутить не любят и не допускают тут никаких экивоков – укорил прогрессивный блок в стремлении к власти, Милюков поспешно крикнул: «Ничего подобного! Вы нас не так поняли». Министерство общественного доверия – это то же, чего хотите и вы: чтобы не приглашать в министры фальшивомонетчиков и конокрадов. Политическим идеалом русской буржуазии является прусско-германский режим: государственная власть остается в руках монархии и юнкерства, как незаменимого оплота против народных низов, но юнкер – не вор и не пьяница – приспособляется к основным потребностям капиталистического развития и умеет, когда нужно, прокладывать ему дорогу мечом. Этот режим антиреволюционного сочетания феодальных и капиталистических классов на основе империализма составляет политическое содержание всей новейшей европейской истории. Русская буржуазия вступила в эту стадию уже после первых своих политических шагов. Но ей уже нет в политике пути назад от империализма, как в технике – назад от машины, как в организации производства и сбыта – назад от треста. И сама русская буржуазия прекрасно понимает это. Ее оппозиционность, конечно, не напускная, но содержание этой оппозиции всем объективным положением буржуазии вводится в пределы такого давления на бюрократическую монархию, чтобы побудить ее слегка потесниться, а главное – подтянуться, почиститься, привести в порядок свои дела, завести хорошую отчетность, словом пруссифицироваться.
195
Извольский – см. т. VI, прим. 27.
196
Столыпин, П. А. – председатель совета министров с 1906 по 1911 г. (Подробнее см. т. IV, прим. 115.)
Действительно революционная проблема – проблема нового содержания власти, а не подбора «честных» министров – может быть поставлена только помимо буржуазии и против нее. С каким остервенением и какими методами старая власть будет отстаивать свои позиции, на это она снова «намекнула» всем своим партнерам в Баку. [197] О, насколько этот бакинский погром красноречивее не только красноречия Половцева, но и думских прений в целом! Проблема власти означает необходимость опрокинуть навзничь могущественнейшую погромную организацию, – вот о чем напоминают события в Баку. И когда эта проблема будет – сознательно, или на первых порах лишь эмпирически – поставлена снова революционным движением рабочих масс, буржуазия окажется фатально на стороне старой власти, готовая использовать новый разгром революции для дальнейшей пруссификации («европеизации») русского политического режима. Пролетарский авангард должен был бы ослепнуть, чтобы не видеть, не предвидеть этого.
197
События в Баку. – В середине февраля 1916 г. в Баку в течение нескольких дней происходили крупные беспорядки на почве дороговизны. По этому поводу в IV Государственной Думе в заседании от 24 февраля единогласно был сделан запрос.
В газете «Наше Слово» от 13 марта 1916 г. была помещена следующая заметка, посвященная запросу о событиях в Баку:
«Депутат Жафаров сообщает, что в Баку произошли забастовки, вызванные дороговизной. Началось с базаров. Женщины начали громить мелких торговцев, потом перешли к крупным; товар выбрасывали на улицы или уносили. На второй день погром распространился на магазины центральных улиц. На третий день толпа перешла к погрому мельниц, мучных и сахарных складов. Отношение полиции было безучастное, чины полиции даже защищали громил от торговцев. Только на четвертый день беспорядки были подавлены. Депутат Жафаров полагает, что беспорядки в Баку на почве дороговизны вызваны были не без участия чинов полиции».
Вся историческая миссия наших социал-патриотических немцеедов сводится к тому, чтобы помочь русской буржуазии дотянуться до – увы! увы! – немецких государственных порядков, – в тот момент, когда в самой Германии подготовляется их радикальная ломка. Поистине приходится удивляться, что история, у которой теперь хлопот полон рот, находит еще досуг для того, чтобы иронически щелкнуть по носу человечков из «Призыва».
«Наше Слово» N 73, 26 марта 1916 г.
Л. Троцкий. СО СЛАВЯНСКИМ АКЦЕНТОМ И УЛЫБКОЙ НА СЛАВЯНСКИХ ГУБАХ
(Г-н Милюков в Париже)
Представители верхней и нижней палаты нашего отечества или «представители России» (третьеиюньской) приехали в Париж скреплять узы – через несколько недель после экономической конференции союзников, где Россия блистала своим отсутствием.
До сих пор только лидер кадетской партии, г. Милюков, предъявил Франции свою программу, которая – скажем сразу – является не столько программой действий, сколько программой аппетитов и надежд. В полном соответствии с природою вещей, первые откровения г. Милюкова, делающего мировую политику «петушком, петушком», появились не на страницах официозного «Temps», даже не в полуофициозно-бульварных газетах, как «Journal» или «Matin», а в бесшабашно-рекламном, реакционно-радикально-антисемитски-шантажном издании «Oeuvre». [198] «Г-н Милюков, шеф кадетов, говорит нам об условиях победы» – так гласит заглавие интервью. «С прелестным славянским акцентом», временами разрешаясь «детской улыбкой, столь обольстительной на славянских губах», временами позволяя «облаку омрачить свои голубые глаза», – таким живописует нам кадетского лидера французский душа-Тряпичкин, [199] – г. Милюков первым делом свидетельствует о полной подготовленности русской армии: «Наши войска, вооруженные, снаряженные и обильно снабженные артиллерией и амуницией, только и ждут приказа, чтобы ринуться в великое наступление». Это сообщение, особенно под аккомпанемент «прелестного славянского акцента», не могло не оказать неотразимого впечатления на французского журналиста, и хотя на языке у бедняги вертелись щекотливые вопросы: если войска только ждут приказа, то почему их заставляют так долго ждать? не думает ли кадетский лидер, что этот «приказ» был бы как нельзя более своевременным теперь, в момент австрийского наступления на итальянском фронте и безостановочного натиска немцев на Верден? – но очарованный детской улыбкой на славянских губах журналист отвратил свое внимание от колючих тем. Кадетский лидер, с своей стороны, не чувствовал никакой потребности в сообщении каких-либо дополнительных на этот счет данных. Он ограничился ссылкой на г.г. Вивиани [200] и Тома, которые должны, по его мнению, вынести самое отрадное впечатление из «нашей дорогой России», – и можно не сомневаться, что г. Милюков нимало не рискует вызвать опровержение с этой стороны.
198
«L'Oeuvre» – французская газета, орган левых республиканцев; выходит в настоящее время под редакцией Робера-де-Жувенеля.
199
Тряпичкин – петербургский друг Хлестакова (главного героя комедии Гоголя «Ревизор»). «Напишу-ка я обо всем – говорит Хлестаков, – в Петербург Тряпичкину: он пописывает статейки… А уж Тряпичкину точно, если кто попадет на зубок – берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит».
200
Вивиани (1863 – 1925) – французский политический деятель, лидер республиканско-социалистической партии, бывший социалист. В 1906 г. вышел из социалистической партии, чтобы получить портфель министра, и с тех пор занимал ряд министерских постов. С начала империалистской войны, в 1914 г., стал премьером и министром иностранных дел. Вместе с президентом республики Пуанкаре посетил накануне войны царскую Россию для закрепления франко-русской дружбы. В октябре 1915 г. ушел в отставку. После войны принимал участие в работе Лиги Наций. Умер в сентябре 1925 г.
Несравненно точнее, обстоятельнее и в своем роде красноречивее стал г. Милюков, когда перешел к предъявлению своих аппетитов и надежд. Россия хочет полной победы. «О, не для того чтобы расширить свою территорию!». Что Россия освобождает Армению, прихватывая по пути Персию, – стоит ли говорить о такой мелочи пред лицом главной задачи! А главная задача, это – проливы. "Мы хотим отныне выхода к свободному морю, без чего наше развитие станет навсегда невозможным… Никогда момент не будет более благоприятным, – откровенничает Милюков, – потому что наши союзники, как и мы, заинтересованы в прочном урегулировании (восточного) вопроса. Линия Берлин – Багдад – слишком большая опасность не только для Англии, с Египтом и Индией, но также для Франции и ее влияния в Сирии, чтобы, в конце концов, на этой почве не оказалось возможным полное соглашение. Апрель 1915 г. останется памятной датой в русской истории, ибо в этом месяце точно были урегулированы наши отношения с союзниками по поводу проливов: [201] в мировой борьбе Восток отведен был в наше пользование (nous a ete assigne comme domaine)". «Мы слушаем г. Милюкова – …. – и мы глядим на него. Он говорит с непреодолимой искренностью… Он не зарывается в общие места, лишние отступления и риторические прикрасы: для него вопрос о проливах, с чисто практической точки зрения, представляет собою главный результат, какой война должна принести России, и от проливов он не позволит отвлечь себя».
201
Урегулирование вопроса о проливах. – Стремление России к захвату Константинополя и проливов (Босфор и Дарданеллы) было одной из главных причин, побудивших царскую Россию принять участие в мировой войне. О значении проливов для русской торговли ярко свидетельствуют следующие цифры: в 1875 – 1879 гг. через черноморские проливы вывозилось ежегодно 46 % хлеба, в 1900 – 1902 гг. – 73 %, а в 1907 г. – 89 %. Таким образом, проливы, будучи в руках России, смогли бы в значительной степени способствовать расширению хлебной торговли. Поэтому вся внешняя политика царского правительства была подчинена задаче завоевания проливов. В 1907 г., во время заключения англо-русского соглашения, был неофициально поставлен вопрос о приобретении Россией проливов в случае участия ее в войне против Германии. Вопрос этот не получил тогда окончательного разрешения, и даже в начале империалистской войны Россия еще не имела на этот счет никаких формальных обещаний со стороны союзников. Англия, сама крайне заинтересованная в проливах, долгое время решительно отказывалась гарантировать России получение проливов. Только угроза заключения русско-германского мира заставила Англию, скрепя сердце, согласиться на признание прав России на Константинополь и проливы.
19 февраля (4 марта) 1915 г. министр иностранных дел России Сазонов отправил памятную записку великобританскому и французскому правительствам, в которой говорилось:
"Ход последних событий приводит его величество императора Николая к мысли, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть разрешен окончательно и сообразно вековым стремлениям России.
Всякое решение будет недостаточным и непрочным, в случае если город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос-Мидия не будут впредь включены в состав российской империи.
Равным образом и ввиду стратегической необходимости часть азиатского побережья, в пределах между Босфором, рекой Сакарией и подлежащим определению пунктом на берегу Исмидского залива, острова Мраморного моря, острова Имброс и Тенедос должны быть включены в состав империи".
В ответ на это английский посол Бьюкенен послал 27 февраля (15 марта) 1915 г. ответную памятную записку Сазонову, в которой говорилось:
«В случае если война будет доведена до успешного окончания и если будут осуществлены пожелания Великобритании и Франции как в Оттоманской империи, так и в других местах, правительство его величества согласится на изложенное в памятной записке императорского правительства…»
Одновременно с этой запиской Англия потребовала от России ряда компенсаций, как-то: включения в сферу влияния Англии нейтральной зоны Персии, свободы транзита через Константинополь и проливы, отделения халифата от Турции и т. д. Все эти требования Англии Россия поспешила полностью признать.
28 марта (10 апреля) 1915 г. французское правительство в вербальной ноте дало свое согласие на заключавшиеся в памятной записке России требования. 6 – 19 ноября 1916 г. к соглашению о проливах присоединилась также Италия, и, таким образом, за царской Россией было формально признано право на проливы.
Но ведь мы слышали… нам говорили, – кажется, так? – что дело идет о высших ценностях, о принципе национальности, о защите права.
«Романтизм, – бормочет (так и сказано: murmure) г. Милюков, – уж давно как исчез из политики». Это признание кадетского лидера звучит для уха, как вариация знакомой мелодии. «Wir haben die Sentimentalitaet verlernt» (мы разучились сантиментальности!) – кто, бишь, это сказал? Не кто другой, как Бетман-Гольвег, в оправдание немецкого натиска на Бельгию по пути к свободному морю!
Но как же быть, по крайней мере, с оборонительным характером войны? Тут г. Милюков становится поистине несравненным. «Вначале, – сообщает он своему почтительному вопрошателю, – широкая масса рабочих не отдавала себе ясного отчета в целях войны. Они вообразили себе (ils s'imaginaient!), что война имеет чисто оборонительный характер и что достаточно прогнать неприятеля, чтобы быть спокойными. Они ошибались вследствие невежества: нужно их просветить». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . {14} Вы видите, какой почти-бисмарковской ясности и откровенности формулировок можно достигнуть при прелестном славянском акценте и обольстительной детской улыбке на славянских губах.