Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
Шрифт:
Кафе Universel полным-полно. Лица более разнообразны, чем за Пиренеями, от цыгана-конокрада до профиля Юлия Цезаря. Уже при входе поражает страшный крик. Все разговаривают полным голосом, чрезвычайно жестикулируют, хлопают друг друга по плечу, хохочут, пьют кофе и курят.
Два рода монументальных зданий выделяются в Мадриде: церкви и банки.
Старая Испания вкладывает свои капиталы в церкви. Маркизы и графы тратят еще и ныне миллионы на свои фамильные гробницы и заказывают на вечные времена молебны за упокой своих душ. Их мраморные ящики с золотом на виду у всех, как неопровержимое свидетельство их прочных отношений с небом. Но главную массу своих денег Испания несет не в церкви, а в банки. И в борьбе за душу Испании банки сооружают здания-храмы подавляющей пышности. Их много. Они чередуются с церквами и с огромными кафе.
Вот строящийся храм банка Rio de la Plata…
Было бы, однако, неправильно представлять себе взаимоотношения между этими двумя устоями, церковью и банком, в виде ожесточенной борьбы. Те миллионы, которые уплачиваются благочестивыми графами за привилегированные гробницы, вносятся святыми отцами в банки. А банки, в свою очередь, финансируют все, в том числе и построение соборов.
Первый раз я в городе, где я никого не знаю, и меня никто не знает: никто в буквальном смысле слова. Кроме того, я не знаю языка и, когда сижу в кафе и слышу быструю разговорную речь, я не понимаю ни слова. Идеальные условия для изучения страны. Впрочем, я к этому не готовился.
Мадрид вполне большой
На лицах видна старая раса, но и запущенность; в мускулах лица, как и тела, нет делового напряжения, как в глазах нет сосредоточенности. «Время у испанца нипочем, – жаловался француз-коммерсант. – С ним нужно несколько часов поговорить обо всем и потом немножко о деле. А затем он скажет: приходите ко мне еще. При этом он угостит вас обедом, поведет на бой быков, заплатит за вас, но дело сделает не скоро».
Испания, поскольку я ее видал (почти не видал), похожа на Румынию или вернее: Румыния – это Испания без прошлого.
Новая почта с колонками, башенками и вышками. Архитектура храма господствует здесь. Почту иронически называют Notre Dame de Poste – Храм Пресвятыя Почты.
Но вот подлинный храм искусства – мадридский музей. «Насчет здания, освещения – это ничто, у вас есть Лувр, Люксембург, Версаль (испанцы принимают своего собеседника за француза). Но картины у нас лучше». Лучше ли, чем в Лувре, не знаю, но прекрасен музей Мадрида. После сутолоки мадридских улиц, где я себя чувствовал безусловно лишним, я смотрел с радостью на неоценимые сокровища мадридского музея и чувствовал по-прежнему элемент «вечного» в этом искусстве. Рембрандт… Рибейра… Картины Боса (Ван Акен), прекрасные по своей гениальной наивности и жизнерадостности… Старик-сторож дал мне лупу, чтобы рассмотреть маленькие фигуры крестьян, осликов и собак на картинах Миеля. [257]
257
Рембрандт Ван-Рейн (1606 – 1669) – знаменитый голландский художник. Отличительной чертой его творчества является глубокий реализм, оказавший огромное влияние на всю мировую живопись.
Рибейра (1588 – 1656) – испанский живописец. Картины Рибейра посвящены главным образом религиозным темам: «Мучение св. Варфоломея», «Мучение св. Лаврентия» и т. д.
Бос, Иероним (1462 – 1530) – нидерландский живописец Ван-Акен, прозванный Босом по месту его рождения (гор. Бос). Картины Боса посвящены главным образом религиозным темам.
Но в то же время чувствовалось, что мы отошли от старого большого искусства на огромную историческую дистанцию. Между нами и этими стариками – отнюдь не заслоняя и не умаляя их – стало до войны новое искусство, более интимное, более индивидуалистическое, нюансированное, более субъективное, более напряженное… Война, вероятно, надолго смоет эти настроения и эту манеру – массовыми страстями и страданиями, – но в то же время это никак не может означать простого возврата к старой форме, хотя бы и прекрасной, к анатомической и ботанической законченности, к рубенсовским бедрам (хотя бедра, вероятно, будут играть в новом, повоенном, жадном к жизни искусстве большую роль). Трудно гадать, но из тех небывалых переживаний, какими захвачено непосредственно почти все культурное человечество, должно родиться новое искусство.
Молодые художники, да и старые, обходя войну, боятся, не зная, с какой стороны подойти (разумеется, речь не о тех, у которых штандарт скачет). В этом уклонении от страшнейшего и величайшего события человеческой истории выражается сознание того, что старые настроения и приемы не подходят к новым формам и масштабам жизни. Необходимы какие-то новые углы зрения, подходы, манеры, необходима трансформация художнической психики. Это происходит где-то и у кого-то, и это скажется. А пока…
В неприветливых полутемных залах музея идет непрерывная работа: стоят в разных местах десятка два мольбертов, художники, художницы, молодые и старые, прилежно копируют Веласкеса, Мурильо, Греко. [258] Признаться, я не заметил ни одной сколько-нибудь сносной копии. О современной испанской живописи не имею никакого понятия, но если судить по этим копиям…
258
Веласкес, Диего-Родригес (1599 – 1660) – знаменитый испанский живописец.
Мурильо, Бартоломе-Эстебан (1617 – 1682) – знаменитый испанский живописец, ученик Веласкеса. Наиболее известные его картины посвящены религиозным темам, но им написан и ряд реалистических картин, а также большое число портретов.
Греко – испанский живописец и скульптор. В первый период своего творчества был последователем венецианских мастеров. Позже отошел от реалистических тем, и в его картинах начал преобладать религиозный элемент. Греко был крупным новатором в испанской живописи. Его считают родоначальником современного импрессионизма.
Когда мы выходим из музея, оказывается, что дождь за это время шел нещадный, все омыл, освежил и преобразил. Перед музеем сидит, как бы на страже артистического прошлого своей родины, на монументальном кресле последний великий художник Испании, старик Гойа. [259] Его всего облило водой, и под мясистым носом у него сверкает на солнце большая прозрачная капля.
Сегодня получил из Парижа посланное вдогонку письмо с адресом французского социалиста-интернационалиста Депре. [260] Он здесь директором страхового общества. Я разыскал его. Несмотря на свое буржуазное общественное положение, он целиком против патриотической политики своей партии, за Циммервальд [261] и Кинталь. Он познакомил меня с политикой испанской социалистической партии: целиком под влиянием французского социал-патриотизма. Серьезная оппозиция в Барселоне, у синдикалистов.
259
Гойа, Франциско (1745 – 1828) – знаменитый испанский художник; сын крестьянина. В начале своей деятельности увлекался религиозными темами и писал картины для церквей, но затем перешел к реалистическому изображению действительности. Лучшие произведения Гойа: «Капризы», «Бой быков», «Пленные» и др. В творчестве Гойа тесно переплетаются реалистические и романтические черты. Гойа известен также как выдающийся скульптор и гравер.
260
Депре – во время войны был левым социалистом, связанным с революционными синдикалистами Росмером и Монаттом. Он работал директором мадридского филиала французского страхового общества. В дальнейшем Депре стал членом коммунистической партии, бросил свой пост мадридского директора и принял должность главного администратора центрального органа партии «L'Humanite». В настоящее время Депре работает в колониальной комиссии французской коммунистической партии.
261
Циммервальд – название швейцарской деревни, в которой 5 – 8 сентября 1915 г. происходила конференция левых интернационалистских меньшинств социалистических партий. Конференция, ставившая себе целью объединить все революционные элементы социалистического движения, оказалась далеко не однородной по своему составу. Приводим из статьи Л. Д. Троцкого «Работы конференции» («Наше Слово» от 14 октября 1915 г.) характеристику течений, боровшихся на конференции.
"Среди участников конференции было несколько течений, и они уже обнаружились в докладах национальных делегатов и особенно во время прений по главному вопросу порядка дня: отношение к войне и борьба за мир.
Одна часть конференции, стоявшая на крайней левой, исходила из того, что старые социалистические партии, как германская и французская, связывая свою судьбу с судьбой капиталистических государств в наиболее ответственный период европейской истории, тем самым политически ликвидировали себя не только на этот критический период, но навсегда. Рабочие партии смогут возродиться только из новых элементов. Они должны повсюду поднять знамя раскола и порвать все организационные связи с политиками Burgfrieden'a и l'union sacree (гражданского мира и священного единения). Наиболее ярким выразителем этой группы являлся на конференции Ленин; к нему и его ближайшим друзьям более или менее тесно примыкали шведский депутат, вождь группы левых, Хеглунд и руководитель норвежского союза молодежи Норман.
К другой группе, игравшей на конференции в известном смысле роль «центра», примыкало некоторое число делегатов, которые с не меньшей, чем первая группа, враждой относились к политике официальных западно-европейских партий. Но они не считали в тот момент организационный раскол общеобязательным условием работы в духе интернационализма. Представители этой группы, как и крайней левой, исходили из того, что крушение Второго Интернационала есть результат целой исторической эпохи политического застоя и неподвижности международных отношений, по крайней мере в Западной Европе. Целое поколение в рабочем движении сложилось в атмосфере систематического приспособления к парламентарному государству и в критический для этого государства момент связало свою судьбу с его судьбой. Представители этой группы считали, как и левые, что эпоха после войны не будет ни в каком смысле возвратом к прошлому, точно ничего не случилось. Глубокие перемены произойдут и в недрах социалистических партий. Но поскольку дело идет о массовых организациях, как на Западе, организационный раскол, по мнению центра, не вытекает еще из политической необходимости. Дело идет пока что о непримиримой идейной и политической борьбе за влияние на массы внутри организаций. К этой второй группе принадлежали левые элементы немецкой делегации («спартаковцы»), Роланд-Гольст, Балабанова, часть итальянских делегатов, часть русских, балканских и швейцарских делегатов.
Наконец, третью группу составили наиболее умеренные элементы, которые главную задачу конференции видели в демонстрации за мир, в большинстве своем надеясь, что после прекращения войны нынешняя националистическая зараза в рабочем движении пройдет и все вернется в старую колею. В эту умеренную группу входила часть немецких делегатов, французы, часть итальянцев{27}.
После долгих прений конференция сошлась на средней линии и выпустила манифест с призывом начать борьбу за мир без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения народов. Л. Д. Троцкий примыкал на конференции ко второму из охарактеризованных выше течений, т.-е. принципиально разделял позицию крайней левой, возглавлявшейся тов. Лениным, но был против немедленного организационного раскола. Большое давление на позицию «Нашего Слова» оказывал «Социал-Демократ», толкая значительное большинство сотрудников «Нашего Слова» на разрыв с Чхеидзе, Мартовым и меньшевистским ОК. В статье «Фракция Чхеидзе и ее роль» Ленин писал:
«Наше Слово» и Троцкий, браня нас за «фракционность», под давлением фактов все больше приходили к борьбе против ОК и Чхеидзе; но нашесловцы именно только «под давлением» (нашей критики и критики фактов) отступали с позиции на позицию, а решительного слова до сих пор не сказали" (Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 465).
Как известно, в решительный момент решительное слово было сказано, и значительное большинство сотрудников «Нашего Слова», признав свою ошибку в организационном вопросе, перешло на сторону большевиков.
Приняв тактическую резолюцию и манифест, Циммервальдская конференция образовала постоянную интернациональную социалистическую комиссию с временным секретариатом в Берне. Впоследствии к Циммервальдскому союзу примкнуло более 20 партий и партийных меньшинств, что навлекло на них бешеную травлю со стороны социал-патриотов II Интернационала. Циммервальдское объединение просуществовало вплоть до I Конгресса Коминтерна в 1919 г., на котором оно объявило себя распущенным. Несмотря на умеренность и половинчатость своих лозунгов, Циммервальдская конференция сыграла большую роль в деле разоблачения предательства социалистических партий «большинства» и выработки взглядов последовательного революционного интернационализма, подготовив тем самым, через циммервальдскую левую, создание Коммунистического Интернационала.
– В национально-расовом смысле нет большой разницы между испанцем и французом, – говорил Депре. – Испанец – это необразованный француз. Конечно, у них есть бой быков, но это, в конце концов, частность. Леность? Это преувеличение. У меня в бюро 15 испанцев. Я получаю от них ту же сумму труда, какую получал бы от 15 французов. Нужно только уметь подходить к ним и просить о работе, как об услуге.
Французский язык не знает ударений. А испанцам ударение необходимо. Стремление к внешней изобразительности. У них вопросительный знак ставится в начале фразы, а не в конце, чтобы подготовить и выражение лица и интонацию. Испанцы очень синематографичны. Противопоставление испанской грации парижскому шику здесь очень в ходу.
Не знаю, как обстоит дело на этот счет в Севильи и Гренаде, словом, в настоящей Испании, но здесь, в Мадриде, испанская грация остается все же в значительной мере лишь провинциальным отражением парижского «шика».
Совершенно очевидно, что нужно посмотреть бой быков: Испания нейтральна и потому во время всесветного боя людей не согласна лишать себя боя быков. Почему, впрочем, бой быков? Между быками нет боя. Есть бой между быком и человеком. Едем на трамвае за город. Осень, дождик. Последний в сезоне бой быков отменен. Желающим предлагается посмотреть скачки, которые происходят тут же. Возвращаться, – но куда? Посмотрим скачки. Несколько жадных банд (народу немного). Все друг друга знают. «Отпрыски» в цилиндрах. Все кланяются. Дама пожилая, с тройным подбородком. Все приседают перед нею. Гусары королевские. Дождь. Ставки. Пари. Один жокей убился, до полусмерти (лошадь слишком близко шла к барьеру). Его вынесли в бессознательном состоянии. Конюха вели лошадь с окровавленной ногой. «Он ее раздавил своим весом», кричит какой-то толстяк в цилиндре на полумертвого жокея. В общем безобразная картина.