Европейцы
Шрифт:
– Как чудесно это слышать от вас! Но ведь и не в том, что у меня нет характера – потому что характер у меня есть: не скала, конечно, а какой-то осколочек, но на него вполне можно положиться.
– Папа, мне кажется, надо сказать Феликсу, что все дело в мистере Брэнде, – проговорила с бесконечной мягкостью в голосе Шарлотта.
– Нет, не только в мистере Брэнде, – заявил мистер Уэнтуорт внушительно. Он долго, глядя на свое колено, молчал. – Мне трудно это объяснить. – Очевидно, ему очень хотелось быть справедливым. – Все дело, как говорит мистер Брэнд, в нравственных основаниях, в том, хорошо ли это для Гертруды.
– Что может быть лучше? Что может
Мистер Уэнтуорт увидел, что ручка двери повернулась и дверь приотворилась; она так и оставалась приотворенной, пока Феликс не изрек до конца сию отрадную истину. Однако, как только он договорил, дверь распахнулась, на пороге стояла Гертруда. Она казалась очень взволнованной, что-то сверкало во взоре ее милых, без блеска глаз. Она медленно, но с решительным видом вошла в комнату и, мягко прикрыв за собой дверь, обвела их всех взглядом. Феликс устремился к ней и предложил ей с нежной учтивостью руку; Шарлотта потеснилась, предоставляя ей место на диване. Но Гертруда заложила руки за спину и в сторону дивана даже не поглядела.
– Мы говорим о вас! – сказал Феликс.
– Я знаю, – ответила она. – Потому я и пришла. – И она обратила глаза на отца, который, в свою очередь, смотрел на нее очень пристально. Во взгляде его холодных голубых глаз светилось подобие просьбы, призыва образумиться.
– Хорошо, что ты здесь, – сказал он. – Мы как раз решаем твою судьбу.
– Зачем вам этим заниматься, – сказала Гертруда, – предоставьте это мне!
– Иными словами – мне! – воскликнул Феликс.
– Я предоставляю конечное решение воле более мудрой, чем наша, – проговорил старый джентльмен.
Феликс провел рукой по лбу.
– Но, en attendant [94] решения мудрой воли, должен сказать, что у вашего отца нет доверия.
– Ты не доверяешь Феликсу? – нахмурилась Гертруда.
Отец и сестра впервые видели ее такой. Шарлотта, встав с дивана, подошла к ней, как бы желая ее обнять, но, устрашившись, так и не рискнула.
Мистер Уэнтуорт был, однако, неустрашим.
– У меня больше доверия к Феликсу, чем к тебе.
– Ты никогда мне не доверял, никогда! Не знаю почему.
[94] ожидая (фр.)
– Сестра, сестра! – прошептала Шарлотта.
– Ты всегда нуждалась в руководстве, – заявил мистер Уэнтуорт. – У тебя трудный характер.
– Почему вы называете его трудным? Он мог бы быть легким, если бы вы этому не препятствовали. Вы не давали мне быть самой собой. Не понимаю, чего вы от меня хотели. И хуже всех был мистер Брэнд.
Шарлотта рискнула наконец прикоснуться к сестре. Она положила ей обе руки на плечо.
– Он так тебя любит, – сказала она почти шепотом.
Гертруда несколько секунд внимательно на нее смотрела, потом поцеловала.
– Нет, – сказала она. – Он меня не любит.
– Я никогда не видел тебя такой разгоряченной, – заметил мистер Уэнтуорт, чье негодование, если бы не его высокие принципы, было бы очень велико.
– Раз, по-твоему, я виновата, прости, мне жаль, – сказала Гертруда.
– Ты виновата, но не думаю, что тебе в самом деле жаль.
– Ей правда жаль, папа, – сказала Шарлотта.
– Я пошел бы даже еще дальше, дорогой дядя, – сказал Феликс, – позволил бы себе усомниться в том, что она виновата. Чем она перед вами виновата?
Мистер Уэнтуорт ответил не сразу. Несколько секунд помолчав, он сказал:
– Она не оправдала наших надежд.
– Не оправдала надежд? Ah voil`a! [95] – воскликнул Феликс.
Гертруда побледнела; она стояла, опустив глаза.
– Я сказала Феликсу, что уеду с ним, – сказала она.
– А! Вы иногда говорите бесподобные вещи! – воскликнул молодой человек.
– Уедешь, сестра? – спросила Шарлотта.
– Да, да, уеду; в одну далекую страну.
[95] Вот как! (фр.)
– Она просто пугает вас, – сказал, улыбаясь Шарлотте, Феликс.
– Уеду в… как… как она называется?… – спросила, повернувшись на секунду к Феликсу, Гертруда. – В Богемию.
– Ты решила обойтись без всех предварительных действий? – спросил, поднимаясь с места, мистер Уэнтуорт.
– Vous plaisantez, [96] дорогой дядя! – воскликнул Феликс. – Что же все это, как не предварительные действия?
Гертруда повернулась к отцу.
– Я оправдала ваши надежды, – сказала она. – Вы хотели, чтобы у меня был твердый характер. Что ж, он у меня достаточно для моего возраста твердый. Я знаю, чего я хочу; мой выбор сделан. Я решила выйти замуж за этого джентльмена.
[96] Вы шутите (фр.)
– Вам лучше согласиться, сэр, – сказал очень мягко Феликс.
– Да, сэр, вам лучше согласиться, – произнес вдруг совсем другой голос. Шарлотта вздрогнула, все остальные повернули головы в ту сторону, откуда он раздался. Голос принадлежал мистеру Брэнду, который вошел с веранды через распахнутое французское окно и стоял, отирая платком лоб. Он очень раскраснелся и выглядел весьма необычно: – Да, сэр, вам лучше согласиться, – повторил он, выходя на середину комнаты. – Я знаю, что подразумевает мисс Гертруда.
– Мой добрый друг, – пробормотал Феликс, ласково коснувшись рукой его локтя.
Мистер Брэнд посмотрел на него, на мистера Уэнтуорта и, наконец, на Гертруду. На Шарлотту он не смотрел, а между тем ее серьезные глаза были прикованы к его лицу, они спрашивали его о самом для нее насущном. Ответ на этот вопрос не мог быть получен сразу, но кое-что о нем уже говорило, в том числе и пылающее лицо мистера Брэнда, и его высоко вскинутая голова, и возбужденный блеск глаз, и вообще весь его смущенно-дерзновенный вид – такой вид бывает у человека, когда он принял важное решение и, хотя не сомневается, что внутренних сил его осуществить у него достанет, мучим сомнениями относительно того, как он с этим справится внешне. Шарлотте казалось, что он держится необыкновенно величественно; и мистер Брэнд, бесспорно, был исполнен величия. По существу, это была самая величественная минута его жизни, и естественно, что для крупного, плотного, застенчивого молодого человека это был весьма благоприятный случай допустить ряд неловкостей.