Европейское турне

Панфилов Василий Сергеевич

— Кто?

— Черняев.

Офицеры расслабились ещё больше, Ташкентский Лев[6] пользуется большим уважением не столько даже из-за неоспоримых полководческих способностей, сколько из-за хитроумия. Это в Российской Империи генералы называют Ташкентским Львом, в Европе всё больше Одиссеем[7]. Завоевав Туркестанский Край с лёгкостью неимоверной, восхитившей и поразившей весь мир, он в самое короткое время навёл там порядок, причём не драконовскими мерами, а дипломатическими, проявив себе блестящим психологом.

С Черняевым идёт свыше шестидесяти тысяч

солдат, что вместе с сорокатысячной армией Бакланова внушает определённые надежды на скорое окончание войны.

— Наши действия? — Поинтересовался важно молоденький офицер с несоразмерно большим чином — отпрыск одного из знатнейших семейств Австрии.

— Сидим, — снисходительно ответил Молас, приоткрыв старческие набрякшие веки и разогнав ладонью клуб табачного дыма, — пороха у нас в обрез хватает для отражения решительно штурма, а в гарнизоне слишком много раненых и больных, да и убитых немало. И, господа, прошу воздержаться от неуместных эскапад[8] по отношению к противнику. Никакой стрельбы в белый свет и прочих излишеств. Провоцировать его сейчас, когда помощь так близко, глупо. Не дай бог, супостат решится на отчаянный шаг и пойдёт на штурм, можем и не сдержать. А так… может, и пронесёт.

Договорив, Молас перекрестился по католически, поцеловав в заключение вытащенный из-под мундира образок. Поступок, не характерный для начальника штаба, подчеркнул серьёзность ситуации.

— Всё слышали? — Зиверс тяжёлым взглядом обвёл офицеров, стоящих в накуренной комнате, особо остановившись на мажорахиз Вены.

— Я бы порекомендовал подготовить гарнизон к отражению штурма в ближайшие дни, — подал голос стоящий в углу Фокадан, — чувства могут возобладать над разумом. Помните, что фон Штейглица, ранее командовавшего осадой Писека, сняли за нерасторопность.

— Вы правы, полковник, — согласился Зивер, улыбаясь по акульи, — назначенный командовать вражескими осадными войсками фон Фалькенштейн внушает опасения. Генерал от инфантерии[9], имеющий перед глазами пример предшественника, снятого с должности с такой формулировкой, не может не задуматься о штурме.

Командующий потёр красные глаза, сдерживая зевок, и протянул руку, куда такой же вусмерть вымотанный адъютант тут же вложил бумаги. Раздали документы и всем офицерам, вызванным на совещание.

— Соответствующий приказ уже подготовлен. Ознакомьтесь, господа. Вкратце — полковник абсолютно прав, фон Фалькенштейна стоит опасаться. Есть серьёзные опасения, что наша разведка прохлопала подход прусских резервов. Сидите-сидите, Фокадан! Ваши молодцы безупречны, я о разведке более… глобальной. Так-с… даю вам пять минут на краткое ознакомление с бумагами, и за работу, господа.

* * *

— Плохо дело, командир, — негромко сказал адъютант, найдя Алекса на позициях мюнхенского стрелкового полка, озабоченного рассматривающего вражескую сторону, — патронов считай и не осталось. По три десятка выстрелов на человека, не больше.

— Отдайте их лучшим стрелкам, — распорядился Фокадан, слегка улыбаясь, будто адъютант пришёл рассказать

что-то забавное.

— Уже, сэр. Плохо то, что это показало противникам наши проблемы с боеприпасами. Как ни крути, но когда стреляют на порядок меньше, соответствующие выводы сделать нетрудно.

— Штурм, — согласно кивнул полковник, опуская подзорную трубу и присаживаясь за бруствер, — ждём со дня на день. Фалькенштейн всё-таки привёл резервы, зараза. Куда только разведка смотрела?

Риторический вопрос остался без ответа. Когда на командные должности назначают согласно происхождению, национальности да умения интриговать, ждать от таких людей ещё и компетентности в военных вопросах не стоит.

— Охрану ко мне, — коротко распорядился полковник, постучав в задумчивости сложенной трубой по ладони, — вылазку надо организовать.

— Но генерал Зиверс…

— За пределы укрепрайона не собираюсь! — Рявкнул раздражённый Алекс, — Нужно посмотреть поближе на разрушения, опасаюсь охотничьих команд[10] пруссаков.

Шестеро отборных ветеранов — самое то. При необходимости они положат и два десятка пруссаков, но в то же время отряд не велик и не привлекает особого внимания вражеских наблюдателей.

— Проверить оружие, — привычно приказал попаданец, — патронов в достатке?

— Да, сэр, — чуточку вразнобой отозвались ветераны.

— Двинули.

Доски, положенные в траншеях от весенней грязи, прогнили и попортились, заменить же их нечем. Ближе к передовой досок нет и в помине, под ногами хлюпающая грязь, пахнущая человеческими отходами.

Фокадан недовольно повёл носом, но это не его подчинённые, ругать солдат через голову командира нельзя. Просто взять на карандаш, да поставить пометочку для Зиверса, что данный индивидуум либо не имеет авторитета в батальоне и не может настоять на выполнении свих приказов, либо с соображалкой плохо.

Пригибаясь, а местами опускаясь на четвереньки или вовсе — неподобающе для офицера ползая на животе, Фокадан до самого вечера пробыл на переднем крае. Мундир покрылся глинистыми разводами и годится теперь разве что на пугало. Но есть и результаты.

— Похоже, вплавь будут перебираться, — доложил Фокадан вечером командующему, — у моста они скапливаются несколько демонстративно. По берегам же растительность изрядно поредела, причём это за последние дни произошло.

— Плоты? — Задумчиво переспросил Зиверс, — я тоже так думаю. Решительного штурма с этими вашими хитростями не выйдет, а вот ползучий, широким фронтом, вполне. Собственно, другого выхода у них нет.

— Посадить там отборных стрелков?

— Не всё так просто, полковник, — мрачновато ответил командующий, не замечая сигары, тлеющей у самых пальцев, — резерв Фалькенштейна стоит наготове, и как только мы сосредоточим все силы на отражении штурма со стороны реки, навалятся всей массой с другой стороны. А это ни много ни мало, а почти пятнадцать тысяч человек. Не бог весть какого качества — не пруссаки, а всякая мелочь, собранная едва ли не по роте с мелких княжеств. Только это и радует.