Эй!
Шрифт:
И я подумал, что таким, каким уходил в поход, домой вернется, пожалуй, только один Иван Васильевич. В двадцати-тридцатидневных шлюпочных походах это редко кому удавалось. Вот что меня всегда удивляло.
3
Днем мы уже не решались заходить в диспетчерскую. Там был старший диспетчер. Как-то спросили Александрова: «А что если нам обратиться к старшему диспетчеру?» Александров усмехнулся: «Да, он велел не пускать вас на порог».
Корабль мог сюда придти только в том случае, если в порту накопятся грузы. Грузов не было, и
Я даже подумал, что это судьба наказывает нас. Дней десять назад, вымотанные встречным ветром и греблей, мы едва устроились на ночь в спальных мешках, как на той стороне реки загудел автомобильный мотор, хлопнула дверца и кто-то торопливо позвал:
– Григорьев! Андрей! Андрей Петрович!
Он кричал долго и настойчиво, будто чувствовал наше присутствие в темноте. Забота, конечно, могла быть пустяковой, рыбачьей, а мы были слишком изнурены, чтобы спускать тяжелую шлюпку. Но когда торопливо хлопнула дверца, загудел мотор и все стихло, мы долго лежали без сна, а утром хуже думали друг о друге, чем за день до этого. И утро началось плохо. На берегу я увидел растерянного Ивана Васильевича. Он показывал нам бесформенный комок перьев, к которому не решался подойти.
– Не думал, что попаду, а попал, – сказал он.
Это был вывалившийся из гнезда крупный, рыжий птенец коршуна.
– Дурацкая вещь, – сказал Иван Васильевич, – была палка в руках, я и кинул. Сто ет ведь не б’госал.
– Как же вы так! – не удержался я.
Птенец, выпавший из гнезда, все равно погиб бы. Но мне не хотелось утешать Ивана Васильевича. Ведь какая охотничья сила оказалась в броске! А то, что за минуту перед тем он её в себе не подозревал, может, и было самым неприятным.
. . . . . . . . . . . . . .
Александрова мы застали на ночном дежурстве на четвёртые сутки.
– Вы ещё здесь! – устало удивился он, и я почувствовал – приходит наш шанс. Александров нашей усталостью утомился и сейчас захочет от нее освободиться. Он не забыл, что посылал нас к Пятиизбянкам.
– А груз вы свой в бухгалтерии оформили? – спросил он.
И началась беготня. Искали дежурного в отделе перевозок. искали крановщика, который спустился куда-то перекусить или вздремнуть.
Уже поставили в ведомости печать, уже Александров по телефону передал распоряжение, чтобы идущий по каналу теплоход «Иртыш» повернул от тринадцатого шлюза к Калачу, уже сам Александров куда-то отлучился, а стропальщики никак не могли найти своего крановщика.
Он появился и полез по трапу наверх. А мы побежали перегонять шлюпку от дебаркадера к стенке грузового причала. Кран ожил. Вспыхнул прожектор, и в глазах стропальщиков, Ивана Васильевича, Володи, Шорникова появился знакомый театральный отблеск. За пределами прожекторного луча темнота сгустилась. В темноте оказалась будка крановщика, из темноты спускался ярко освещенный массивный крюк. Причальная стенка мешала крановщику увидеть шлюпку, и она вместе с ярко освещенным крюком тоже поднималась из темноты. С ней сливалась вода. Должно быть, в прожекторном свете менялись расстояния. Крюк вместе со шлюпкой качнуло в сторону какого-то землечерпального приспособления, которое лежало тут же острыми лапами вверх. Одна из лап могла обессмыслить всю нашу спешку. Но деревянное днище прошло в сантиметре от нее.
Теперь мы всматривались в темноту, из которой должен был появиться «Иртыш». Мы прислушивались к запаху воды, к холоду, который от нее шел. Вместе с нами ожидали крановщик и стропальщики. Подойдет корабль к причалу, крановщик опустит шлюпку, мы перейдем на палубу и в то же мгновение можно будет продолжать плавание.
Мы помнили, как неожиданно возникают из темноты огромные корабли, и ждали «Иртыш» каждую минуту. Первым утомился крановщик. Он выключил прожектор.
– По времени давно должен быть, – крикнул он нам сверху. – Сходите, узнайте.
В диспетчерской Александров минуту молча нас рассматривал.
– «Иртыш» пошел к Пятиизбянкам, – сказал он.
– Капитан не получил вашего распоряжения? – спросил Шорников.
Александров молчал, и я догадался.
– Не захотел поворачивать к Калачу?
Александров кивнул.
– В Калач крюк небольшой, но скорость теряется. Команде премия нужна.
Он усмехнулся. Это была не только наша, но и его неудача. Она нас чем-то равняла.
– Что же теперь? Всё? – спросил Володя.
Александров опять помолчал.
– Через час должен быть «Соликамск». Я передал, чтобы его обязательно завернули на Калач.
– А если не послушает?
Александров пожал плечами.
Протомившись минут сорок, мы пришли в диспетчерскую. Мне показалось, что в глазах Александрова мелькнул прожекторный отблеск.
– Идет! – сказал он нам.
– Повернул? – спросил я.
Александров кивнул. Это был уже и его азарт.
Опять крановщик зажег прожектор, поднял шлюпку. Она висела наготове на ярко освещенном крюке. Опять мы всматривались в темноту, прислушивались к ночному дыханию воды. Опять бегали в диспетчерскую. Александрова не было. Он явился минут через десять. На нас не смотрел.
– Попробуем ещё, – сказал он. – И «Соликамск» не согласился.
Он позвонил при нас на шлюз, кого-то распекал, кем-то возмущался, выслушивал чьи-то оправдания.
– Не выпускайте из шлюза, пока не согласится!
Нам он сказал:
– Ерунда, конечно. Как е выпустишь!
– Значит, – сказал Володя, – надежда только на сговорчивость капитана?
– Александров внимательно посмотрел на него и опять потянулся к телефону.
– Слушай, – сказал он в трубку, – у тебя «Ангарск» на подходе? Подержи немного в канале. Я сейчас к тебе груз пришлю.
Он повернулся к человеку, которого я до этого замечал только боковым зрением и которого по замасленной кепке считал кем-то вроде судового механика.
– Третьи сутки люди не могут уплыть, – сказал ему Александров.
– Четвёртые, – поправил Шорников, и все мы посмотрели на того, кого я посчитал судовым механиком.
– Четвёртые, – согласился Александров. – Тебе утром надо быть в Волгограде. Возьми их на борт, прошлюзуйся, подожди «Ангарск» у тринадцатого, погрузи их на корабль и иди на Волгу.