Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)
Шрифт:
16 Достоевский Ф. М. Собр. соч., т. 8, с. 84.
Многочисленные замечания о городе-фантоме, о городе, который кому-то приснился и может вдруг исчезнуть, основаны на подобных констатациях. Целое, лишенное подлинной (т.е. не игнорирующей индивидуальные судьбы) гармонии, призрачно.
Разумеется, смысл слова фантом здесь не полностью совпадает с обычным. Оно выражает специфическое дли Достоевского ощущение неполноценности разорванной, разобщенной жизни. Вместе с тем это ощущение при всей его специфичности логически и эмоционально родственно очень общей мысли о неполноценности бытия, лишенного одной из своих компонент, одного из своих аспектов. Речь идет о макроскопическом и микроскопическом аспектах. Город-фантом Достоевского не обладает подлинным бытием, потому что он атомизирован,
Уже у Эпикура две эти проблемы были тесно связаны. Чтобы люди не стали "рабами физиков", т.е. чтобы макроскопический детерминизм физического мира не лишил их свободы и индивидуального бытия, Эпикур ищет в физике понятия, освобождающие атом от полного подчинения макроскопическим законам. Это одна из идей античной мысли, направленных в будущее. Частица, лишенная качественных определений, растворяется в пространстве,
587
теряет физическое бытие, становится геометрическим понятием, и в этом смысле природа "фантомизируется", становится совокупностью геометрических образов. Геометрический образ описывает черты реальности, но сам он лишен физического бытия, он не воздействует на другие объекты, по взаимодействует с ними, не может стать объектом эксперимента и наблюдения. Стремление превратить геометрические фантомы в тела, обладающие физическим бытием, то, что можно назвать "тенденцией бытия", привело к понятию взаимодействия, превращающего мир в связное целое. Эта тенденция характерна и для неклассической физики, где идея Вселенной как целого сочетается с современными эквивалентами эпикуровых clinamen, гарантирующих индивидуальность частиц - вторую компоненту физического бытия. По-видимому, и в современной науке, и в современной жизни людей становится существенным воспоминание об эпикуровом объединении физической проблемы индивидуального бытия частицы и проблемы индивидуального бытия человека.
У Достоевского защита индивидуального бытия человека включает впечатление призрачности бытия, оторванного от "общей всесоединяющей мысли", и невероятно острый протест против "термодинамического", статистического игнорирования индивидуальных судеб. Такое игнорирование лишает Вселенную действительного бытия.
В "Братьях Карамазовых" мы встречаем шедевр характерного для Достоевского письма "просвечивающими красками": краски яркие и точные, образ наиреальнейший по конкретности, и вдруг он начинает просвечивать и оказывается призрачным. Ивану Карамазову является черт. Это призрак, и Иван знает, что перед ним его собственные мысли, именно те, которые являются наиболее мучительными. Но призрак воплощен очень добротно, его видит не только Иван Карамазов, но и читатель, видит не менее, а может быть, и более отчетливо, чем реальные персонажи.
Это совсем не байроновский собеседник Каина, не величавый дух зла, это такой же конкретный образ, как свидригайловская баня, только еще более бытовой, обычный, пошлый. Черт рассказывает Ивану Карамазову о своем назначении. Его функция - отрицание гармонии. Без такого отрицания все исчезает. Если бы на Земле было все гармонично, то ничего бы и не произошло. Не было
588
бы "происшествий", а без них вообще ничего не было бы. Жизнь, существование, реальность имеют место, когда утверждение "макроскопической" гармонии "проходит через горнило сомнений". Иначе "один бесконечный молебен", святая, бесконечная скука призрачного бытия.
У Достоевского два полюса квазибытия, иллюзорного бытия, каждый из которых не может стать реальным существованием без другого. Один полюс разрозненные, распавшиеся индивидуальные жизни без объединяющей идеи, без общей "макроскопической" гармонии. Таков Петербург, город, кажущийся призраком из-за распада
Мысль об иллюзорности индивидуальных событий, не связанных в общее гармоническое целое, и о столь же иллюзорной космической гармонии, игнорирующей индивидуальные судьбы, не исчерпывает основных идей творчества Достоевского. Но, может быть, именно эта мысль в наибольшей мере привлекала Эйнштейна, и, может быть, с ней связана, хотя бы в некоторой мере, фраза: "Достоевский дает мне больше, чем Гаусс". Такое предположение вытекает из анализа гносеологических позиций Эйнштейна и внутренней логики его физических теорий. Что же касается прямых свидетельств в пользу этого предположения, то мы располагаем одним замечанием Эйнштейна, сделанным в уже известной нам беседе с Мэрфи и Саливэном.
В этой беседе Саливэн упомянул о Достоевском. По его мнению, основной проблемой, которой занимался Достоевский, была проблема страдания. Эйнштейн отвечал:
"Я не согласен с вами. Дело обстоит иначе. Достоевский показал нам жизнь, это верно; но цель его заключалась в том, чтобы обратить наше внимание на загадку духовного бытия и сделать это ясно и без комментариев" [17].
17 Эйнштейн, 4, 164.
589
Эта реплика (из нее взят второй эпиграф к этой главе) бросает свет на самую основную связь идей Эйнштейна и образов Достоевского. У Достоевского во всех его основных произведениях мы находим неисчезающий вопрос: сохраняется ли реальная интеллектуальная и эмоциональная жизнь человека при его изоляции, при его отключении от целого. Иначе говоря, обладает ли духовное бытие человека абсолютным смыслом?
Термин абсолютный смысл означает здесь следующее.
Некоторое свойство, величина, понятие называются абсолютными, если они сохраняют свой смысл и значение независимо от существования или отсутствия других свойств, величин или понятий. В противном случае они являются относительными, поскольку отношения между объектами теряют смысл, когда перед нами изолированный объект, когда другие объекты не существуют или когда несуществование игнорируется. Абсолютные понятия и величины сохраняют смысл при отсутствии "координатных систем", "тел отсчета" и т.д. (кавычки здесь означают возможность обобщения, выхода за пределы геометрических координат и физических тел отсчета). "Абсолютное место" и "абсолютное движение" в ньютоновой механике сохраняют свой смысл при отсутствии координатных систем и тел отсчета (без кавычек).
В классической науке существовала более общая абсолютизирующая тенденция. Она приписывала телу реальные предметы, пространственные и непространственные (например, массу) независимо от взаимодействия с другими телами, от существования других тел, независимо от существования космоса в целом. Такой постулат абсолютного бытия встречался и вне естествознания. Общественно-философская и экономическая мысль XVII-XVIII вв. также исходила из постулата абсолютного бытия. В многочисленных робинзонадах изолированный человек казался обладателем абсолютных экономических функций, а духовное бытие человека, оторванного от общества, казалось его абсолютным предикатом.
Такой тенденции противостояла другая. Уже в XVI в. Джордано Бруно считал реальное бытие тел зависящим от существования бесконечного космоса. В следующем столетии эта мысль, как мы знаем, получила воплощение в философии Спинозы. Она воплотилась не только в натурфилософские концепции. Спиноза говорил о постижении истины как о важнейшей компоненте духовного бытия. Философия Спипозы отражалась в мировоззрении Эйнштейна в большей степени, чем какая либо другая фило
590
софская система. Вслед за Спинозой Эйнштейн видел в поисках истины выход в надличное, заполняющий сознание и придающий ему истинное духовное бытие. Вслед за Спинозой он связывал поиски истины с поисками добра, с моральным самосознанием человека.