Эйсид Хаус
Шрифт:
— Давайте-ка отправим этот мусор в чертов участок, — заорал он.
Нас выволокли из квартиры, стащили вниз по лестнице и подвели к мясовозке. Раздался громкий хлопок, когда в крышу фургона ударилась бутылка. Он остановился и пара копов вышла наружу, но им было глубоко наплевать на поиски детей, которые, наверное, бросили ее с балкона. Они впихнули нас к остальным задержанным, пробормотав на удивление мрачную угрозу.
Я поглядел на Дона, сидящего напротив. Машина пронеслась мимо тюрьмы на Лоуэр Клэптон Роуд, затем мимо станции Далстон. Мы направлялись в Стоук Ньюингтон. Известный участок.
В участке они попросили меня вывернуть карманы. Я так и сделал, но уронил связку ключей. Я нагнулся, чтобы подобрать их, и мой шарф свесился на пол. Какой-то коп встал на него, прижав меня как таракана, беспомощного, согнувшегося вдвое, неспособного даже поднять голову.
— Поднимайся! — зарычал другой.
— Вы стоите на моем шарфе!
— Поднимай свою блядскую тухлую джанковую задницу!
— Я ни хера не могу двинуться, вы стоите на моем шарфе!
— Я сейчас дам тебе ебаный шарф, шотландская гнида!
Он припечатал меня сбоку ногой и я распластался на полу, сложившись, словно лонгшез. Это было больше из-за шока, нежели от силы удара.
— Поднимайся! Поднимайся, твою мать!
Пошатываясь, я встал на ноги, кровь прилила к голове. Меня бросили в комнату для допроса. Мой мозг заволокло дымкой, когда они пролаяли мне несколько вопросов. Мне удалось промямлить какие-то невразумительные ответы, и они отволокли меня сушиться в обезьянник. Большая, покрытая белым кафелем комната, со скамейками по периметру и с ассортиментом пенных и виниловых матрасов на полу. Обезьянник был переполнен алкашами, мелким жульем и каннабис-дилерами. Я узнал пару черных чуваков из Лайна, на Сэндрингхэм Роуд. Я отчаянно пытался не встретиться с ними взглядом. Тамошние дилеры ненавидели героинщиков. Расистские свиньи преследовали их за геру, тогда как они имели дело только с дурью.
К счастью они не обратили на меня внимания, потому что два крепко сложенных белых парня, один из них с сильным ирландским акцентом, начали пиздить ногами одноухого трансвестита. Когда они почувствовали, что сделали достаточно, то начали мочиться на лежащую ничком фигуру.
Казалось, я пробыл уже здесь вечность; меня все сильнее начинало ломать, и я все больше и больше впадал в отчаяние. Затем в комнату швырнули Дона, изломанного и избитого. Полицейский, втащивший его в обезьянник, вполне мог заметить, что одноухий мальчик на полу порядочно измудохан, но он лишь презрительно покачал головой и запер дверь. Дон сел рядом со мной на скамейке, спрятав ладонями лицо. Сначала я заметил кровь на его руках, но потом увидел, что она течет из его носа и довольно сильно распухшего рта. Он, очевидно, поскользнулся на чем-то и свалился с лестницы. Такое часто случается в полицейском участке в Стоуки с черными парнями. Как с Ирлом Бэрратом. Дон весь трясся. Я решился заговорить.
— Говорю тебе, старый, я охуительно разочарован правоохранительной системой этой страны, по крайней мере ее местными представителями, особенно здесь, в Стоуки.
Он повернулся ко мне, в полной мере продемонстрировав на лице результаты своего падения. Могло быть и хуже.
— Я не выберусь отсюда, мужик, — проговорил он дрожащим голосом, и его глаза распирал страх. Он был серьезен. — Ты слышал о Бэррате. Это место тем и известно. Я неподходящего чертова цвета, особенно для чувака с подсадкой. Я не выберусь живым.
Я было собрался его успокоить, но тут оказалось, что он был не так далек от истины. К нам подошли три черных парня. Они наблюдали и слушали.
— Хэй брат, ты болтался с этим отребьем, вот и получил, чего заслуживал, — издевательски заметил один.
Мы нарвались. Чуваки начали базарить о гере и дилерах, подначивая себя, чтобы выплеснуть на нас свою злобу. Избиение белыми одноухого трансвестита бесспорно разожгло их аппетит.
Выручили зашедшие копы. Когда они схватили нас и грубо поволокли из комнаты, я подумал об огне и полыме. Нас развели по разным допросным комнатам. В моей не оказалось стульев и я сел на стол. Мне пришлось ждать очень долго.
Я вскочил, когда вошли две свиньи, нарушившие мое одиночество. Они принесли с собой несколько стульев. Свинья с посеребренными сединой волосами, но на удивление свежим лицом, сказала мне садиться.
— Кто дает тебе товар? Давай же, Джок (Джок — на сленге «шотландец» — прим.перев.). Юэн, не так ли? Ты же не дилер. Кто затаривается этим ширевом? — спросил он. Его глаза переполняло лениво наигранное сочувствие. Он выглядел как чувак, просекавший фишку.
У НИХ НИ ХУЯ НА МЕНЯ НЕТ.
Другой коп, коренастый, быковатого вида, темноволосый, с придурковатой короткой стрижкой, раздраженно бросил:
— Его дружок, мудацкий ниггер. Этот зашоренная обезьяна из джунглей с героином вместо банана, не так ли, Джок? Ладно, тебе лучше начать говорить, сынок, потому что у нас теперь в соседней комнате объявилась первая в мире черная канарейка, чирикающая на одно слово десять, и тебе, поверь мне, не понравится песенка, которую она поет.
Они дали мне немного времени на размышление, но не могли достучаться до того места в моей голове, куда я заполз.
Затем один из них выложил на стол пакетик белого порошка. На вид хороший продукт.
— Маленькие дети в школе ширяются этим товаром. Кто толкает им его, Юэн? — спросил мальчик Серебряной Мечты.
У НИХ НИ ХУЯ НА МЕНЯ НЕТ.
— Я просто употребляю иногда. Да и нет столько лаве барыжничать, и мне плевать, какие козлы этим занимаются.
— Черт возьми, я вижу, что нам следует пригласить сюда переводчика. Какой-нибудь дежурящий сегодня вечером хрен говорит по-шотландски? — воскликнул темноволосый мудак. Тормоз Серебряной Мечты проигнорировал его. Он продолжил:
— Вы все, чертовы долбоебы, гоните одно и тоже фуфло. Вы все, блядь, употребляете, так? Никто не продает. Он просто растет на деревьях, да?
— Не, на полях, — сказал я, немедленно об этом пожалев.
— Что ты, твою мать, сказал? — он поднялся, стукнув кулаком по столу так, что костяшки побелели.
— Маковые поля. Опиум. Растет на полях, — промямлил я.
Его рука обхватила мою шею и стиснула ее. Он продолжал давить. Такое впечатление, словно я наблюдал со стороны, как душат кого-то другого. Я вцепился обеими руками в его руку, но не смог ослабить хватку. Это сделал Серебряный.
— Оставь, Джордж. Достаточно. Отдышись, сынок.