Эйзенхауэр
Шрифт:
Новый документ почти дословно повторял текст от 7 мая, включая даже статью о возможности повторного подписания. Карлсхорстский акт подтвердил и время прекращения огня. Сам характер изменений в тексте свидетельствует о их незначительности, но соответствии пожеланиям высшего советского руководства. В английском тексте выражение Soviet High Command (Советское Верховное Командование) было заменено точным переводом советского термина Верховное Главнокомандование Красной Армии — Supreme High Command of the Red Army; расширена часть статьи, трактующей обязанность немцев передать военную технику в целости и сохранности; статья об аутентичности теперь звучала так: «Этот акт составлен на русском, английском и немецком языках. Только
С германской стороны акт подписали начальник штаба Верховного командования вермахта фельдмаршал В. Кейтель, представитель военно-воздушных сил генерал-полковник Г. Штумпф и представитель военно-морских сил адмирал Г. Фридебург. Безоговорочную капитуляцию приняли маршал Г.К. Жуков и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами маршал А. Теддер. В качестве свидетелей подписи поставили американский генерал К. Спаатс и французский генерал Ж. де Латр де Тасиньи.
Эйзенхауэр торжествовал, сознавая, что его военная миссия увенчалась грандиозным успехом. Еще в ночь на 7 мая в Реймсе после подписания акта о капитуляции он собрал своих непосредственных подчиненных и поручил каждому составить коммюнике для прессы и радио, пообещав, что будет использован самый лучший вариант. Все написали торжественные тексты, изобиловавшие словами о великой победе. Прослушав все варианты, Дуайт склонился над столом, написал: «Миссия союзных сил выполнена в 2 часа 41 минуту местного времени 7 мая 1945 года» — и передал этот текст средствам массовой информации{379}.
Эйзенхауэр собирался вылететь в Берлин для участия в подписании повторного акта о капитуляции, но его отговорили советники и помощники, недовольные, как и он сам, фактом повторного подписания.
Триумф победы
Триумф Эйзенхауэра продолжался. В связи с германской капитуляцией он получил радиограмму от Маршалла, написанную в обычно не свойственном ему, но вполне соответствовавшем моменту братском духе, дававшую событиям должную оценку: «Вы завершили выполнение своей миссии величайшей победой в истории войн. С величайшим успехом Вы командовали наиболее мощными вооруженными силами, которые когда-либо были сведены воедино… Вы самоотверженно руководили акциями, будучи всегда разумным и терпимым в своих суждениях, и постоянно достойны восхищения храбростью и мудростью Ваших военных решений»{380}.
«Ко времени капитуляции Эйзенхауэр стал наиболее знаменитым и успешным генералом»{381} — справедливая оценка С. Амброза. И на родине, и в Европе возник «эйзенхауэровский бум», своего рода культ. Поскольку президента Рузвельта уже не было в живых, а президент Трумэн еще не успел проявить себя, Эйзенхауэр оказался на третьем месте в мире по известности — следом за Черчиллем и Сталиным. Даже при желании сменить мундир на штатскую одежду, поля сражений на тихую сельскую жизнь, сотрудничество с главами государств и правительств, с высшими военными чинами на общение с семьей теперь было невозможно. Главнокомандующий союзными войсками в Европе был сравнительно молод — немногим более пятидесяти лет, и почти всем (кроме, может быть, его самого и его супруги) было ясно, что ему еще предстоит потрудиться на высоких должностях. От Эйзенхауэра ожидали новых заметных деяний, вначале скорее военных, но по мере того как война начинала отходить в прошлое, и государственных. Недаром президент Трумэн уже в июне 1945 года заявил Дуайту, что готов сделать для него всё необходимое, включая поддержку на президентских выборах 1948 года, если, конечно, генерал объявит о своей принадлежности к Демократической партии{382}.
Это предложение Эйзенхауэр отклонил с ходу. Во-первых, он как человек военный не мог баллотироваться на президентский пост, а из армии если и собирался уходить, то только на покой (во всяком случае ему так казалось). Во-вторых, не принадлежа ни к какой партии, он по своим взглядам был значительно ближе к республиканцам. Это совершенно четко прозвучало в ответных словах: «Мистер президент, я не знаю, кто будет вашим соперником в борьбе за президентство, но только не я»{383}. Так в предельно краткой форме Эйзенхауэр выразил, что от демократов на президентских выборах будет выступать именно Трумэн, а сам он склоняется к республиканцам, но в выборах участвовать не намерен.
Пятнадцатого мая Дуайт в сопровождении Кей, ее матери и генерала Брэдли побывал в Лондоне. Они посетили памятные места, где располагалась ставка, а вечером отправились в театр. И без того циркулировавшие слухи были подогреты тем, что Кей сидела в ложе рядом с Дуайтом. Их моментально сфотографировали, и в следующие дни этот снимок облетел мировую прессу.
Кто-то в зале крикнул: «Произнесите речь!» — и весь зал откликнулся эхом: «Речь!» «Речь!» Генерал сказал лишь: «Я рад вновь побывать в стране, где могу говорить на почти родном ей языке», — но его слова утонули в бурных овациях.
Не прошло и месяца, и 12 июня Дуайт вновь приехал в Лондон, на этот раз для участия в официальных торжествах по случаю победы. Утром он решил погулять в Гайд-парке, но тотчас был узнан. Его окружила толпа, стали задавать вопросы, требовать автографы. Дуайта едва спасли подоспевшие полицейские, и на их машине он возвратился в свою резиденцию.
Затем в конном экипаже Эйзенхауэр проехал по центральным улицам в городскую ратушу, где лорд-мэр британской столицы наградил его Почетным мечом. После этого Дуайт произнес заготовленную речь, в которой подчеркнул, что меч, врученный ему, является признанием заслуг миллионов людей, восстановивших мир на земле, ковавших победу в союзных странах. Вслед за этим он вместе с Черчиллем, обнимавшим его за талию, вышел на балкон, под которым собрались тысячи лондонцев.
В конце июня Дуайт прилетел на родину. Излишне рассказывать, с каким восторгом его встречали везде, где бы он ни появлялся. Но наиболее показательной была встреча в Конгрессе, где генерал выступил на объединенном заседании палат. Его приветствовали стоя, причем специалисты по истории законодательной власти в США пришли к выводу, что это была самая длительная овация, когда-либо раздававшаяся на Капитолии. Батчер записал в дневнике, что многие присутствовавшие думали при этом, как прекрасно выглядел бы оратор, если бы выступал перед Конгрессом в качестве президента страны{384}. Так уже в 1945 году стали раздаваться призывы к Эйзенхауэру возглавить высшую исполнительную власть.
Столь же триумфальными были встречи в провинции. В родном Абилине Дуайта приветствовала аудитория в 20 тысяч человек, в четыре раза превышавшая население городка, — на встречу приехала масса жителей из окрестных мест. Радостные крики и слезы восторга стали ответом на речь прославленного генерала, начатую словами: «Это было то ли мое счастье, то ли мое несчастье — бродить по нашему миру на порядочные расстояния. Но никогда этот город не исчезал из моего сердца и моей памяти»{385}.
Торжества, однако, очень скоро прекратились. Надо было наводить порядок в разгромленной, разрушенной, голодающей Германии.
Часть вторая.
ПРЕЗИДЕНТ
Глава первая.
НАЧАЛО ПУТИ К ВЫСШЕЙ ВЛАСТИ
Руководитель американской зоны оккупации
Парадоксально, но вполне естественно в новых условиях Эйзенхауэр по окончании войны в Европе оказался пониженным в должности и объеме полномочий. Немедленно по окончании военных действий Великобритания вывела свои вооруженные силы из подчинения объединенному командованию, и Эйзенхауэр остался командующим только американским военным контингентом в Европе и главой американской зоны оккупации Германии.