Ёжик
Шрифт:
С супермаркетами была похожая история. И среди их рядов она терялась так же надолго. Покупала порой всякую ерунду, чтоб потом выкинуть или подарить мне. Тут ей нравился сам процесс. Хождение по бесконечным лабиринтам продуктов. Ежик никогда не оставляла пустой свою корзинку. Идеальный покупатель. Как-то раз я даже набор косметики увидел среди ее покупок. На вопрос, зачем он нужен, получил испепеляющий взгляд, был обозват придурком и узнал, как выглядит набор теней после удара об стену. Стало очень стыдно и грустно.
Другие были веселее. Например, когда она купила мне трусы в виде слона… Догадайтесь, для чего у него имелся хобот! В другой раз у нее замерзли ноги в сандалиях, и Ежик нашла себе кроссовки. И сразу же их надела. А на кассу принесла одну коробку. С продавщицей случился ступор. Она минуту обалдело глядела в пустую картонку, после чего выдала:
— А зачем вы мне это дали? — и уставилась на мою милую Анну с неподдельным изумлением.
Мы смеялись так, что пришел охранник. Когда Ежик наконец разогнулась и смогла связно произнести пару слов, она на полном серьезе сказала:
— Купить хочу.
После этого я разразился новым приступом смеха, а Анна сползла под прилавок и там осталась. Пришлось мне самому объяснять девушке-кассиру, что к чему. В качестве иллюстрации своих слов указал ей на Ежикины ноги. Для этого пришлось вытащить ее саму из-под прилавка.
Да, это был веселый день…
Конец ноября
С утра Ежику прорвало. Она металась по комнате, разбрасывала мои вещи, свои окурки, незаконченные мысли и неконтролируемые эмоции. Я тихо сидел за компьютером и старался не мешать этой буре.
— Достало! Как все достало!!! Этот поганый город, эта тупая жизнь, эти вонючие переходы! Да сколько можно?! Где солнце??? Уже неделю эта сволочная хмарь, это вечное картонное небо!
Я молча стучал по клаве, время от времени стараясь угукать в такт ее репликам.
Знаем мы эти гневные тирады. Проходили уже.
Это я сначала пугался и входил в ступор. Потом привык.
Главное не мешать ей. Пусть прокричится, поругается, успокоится.
Слава богу, это не надолго. Уже скоро должно было прийти избавление. Судя по накалу страстей.
Очередной окурок прилетел мне прямо в затылок.
— И ты! И ты туда же! Все тебе поровну! Ничего не хочешь сделать, чтоб облегчить женские страдания!
Я вздохнул. Последнюю пару дней только и приходилось делать, что облегчать ее страдания: то женщине приспичит тортик в три часа ночи, то сходить в кино срочным образом, то навести порядок в моем шкафу. Да… я стерпел даже последнее. О чем пришлось пожалеть уже на следующий день: в стерильном Ежикином порядке безвозвратно потерялся очень нужная мне микросхема. И судя по всему, не только она.
В такие дни я мысленно упрекал нашего создателя в том, что у него не смешные шутки. Это же надо было придумать такую жуть, как пмс. Бедные женщины.
Бедный я. Бррр!
Через часок Ежик более-менее успокоилась. Залезла под кухонный стол и сказала, что оттуда мир воспринимается наиболее оптимально. Я не возражал. Поставил бульон, потом перемыл гору посуды, которая накопилась со вчерашнего утра. Почистил картошку для супа и вынес мусор. Собрал с пола все окурки, фантики от конфет, сигаретные пачки и осколки двух тарелок. Нет, положительно мир не так уж плох, когда Еженька молчит. Прости господи.
Еще через часок, когда бульон на плите дошел до нужной кондиции, я заглянул под стол. Анна сама хотела сварить этот борщ, могла и обидеться, если бы я взял инициативу на себя.
Под столом обнаружилась картина достойная умиления: Ежик в какой-то момент успела прихватить c моего стола небольшой лист для чертежа и теперь задумчиво на нем рисовала. Вид у нее был сосредоточенный и одухотворенный.
Легкие почти прозрачнее штрихи рождали на бумаге невесомое кружево фантазий, понятных только ей самой.
Эх, Ежик…
Хотелось бы и мне быть таким как ты: непредсказуемым и неземным.
Глядя не ее рисунки, я всегда удивлялся и спрашивал себя: что этот человек делает в нашем мире? И что ее саму делает такой чуждой ему? Не эта ли утонченность, мозаичность восприятия? Нервы — оголенные провода…
Увидев меня, она встрепенулась и испуганно закрыла рисунок рукой. Как правило, мне дозволялось лицезреть все Ежикины шедевры, но только не в процессе из создания.
Я изобразил невозмутимость и указал на плиту:
— Тут кто-то, кажется, хотел суп варить?
Она сердито засопела, но от дежурной колкости почему-то удержалась. Только одарила своим "взглядом возмущенной кошки". Я сделал вид, что не заметил этого.
Ее коронным номером был борщ. Все другие блюда Ежик готовила с гораздо меньшим энтузиазмом. Даже и не знаю, откуда эта особенность.
Меня она от плиты отогнала, конечно. За пятнадцать минут довела дело до победного конца и непреклонным тоном заявила, что теперь борщу настояться надо. Типа валим все с кухни, чтоб не закапать ее слюнями.
В зале было темно, только подал узкий прямоугольник света из прихожей и морозные узоры на окнах причудливо пропускали свет фонарей.
Измученная, но умиротворенная, она сидела в своем любимом кресле и просто наблюдала за игрой света на искрящихся стеклах.
— Паш, а ты бы хотел жить там, где нет зимы?
Странный вопрос.
— Хотел бы.
Я живо представил себе этакий идеализированный кокосовый рай с синим морем, пальмами и парой шезлонгов на берегу.
— А я нет.