Эзотерический мир. Семантика сакрального текста
Шрифт:
Но исторической и метаисторичсской развязки всемирной трагедии Первого Эона ему не дано было знать: этого утешения он лишил себя сам своими падениями, замглившпми его духовные очи ко всему, что исходило от Высот, а не от бездн».
Что можно сказать по поводу всего этого?
В последней главе «Розы Мира» снова заявляют о себе амбивалентность, противоречивость личности Андреева. Он пытается заглянуть далеко вперед, в будущее, мечется в противоположных реальностях своей души, раздираемой великой надеждой и глубочайшим отчаянием.
«Рождение Звепты-Свентаны в одном из затомисов совершенно предрешено. Предрешено, следовательно, и рождение Розы Мира в человечестве. Но когда именно, как именно и с какой степенью полноты совершится это историческое событие, предвидеть в точности — свыше наших сил. Ближайшей к нам во времени великой дилеммой, нависшей над нами, как дамоклов меч, является выбор между третьей мировой войной и всеобщим мирным сосуществованием. Если война будет развязана, человечество будет отброшено так далеко вспять, а демонические полчища так усилятся вследствие обилия гавваха, что со временем станет возможной даже четвертая мировая война и физическое самоубийство человечества, либо нескончаемая пень более локальных войн и переворотов, либо, наконец, объединение мира под эгидой американского или еще какого-нибудь из уинраоров. В промежутке же хотя Роза Мира и возникнет в человечестве, но, вероятно, лишь как подспудное течение, как едва терпимая (а позднее и вовсе нетерпимая) организация, как слабый светоч в лабиринте катакомб. О ее приходе через всемирный референдум к этическому контролю над универсальным государством думать, вероятно, уже не придется. Универсальное государство вступит на путь к универсальной тирании. Промежуток между нашими днями и приходом антихриста сократится во много раз, и во столько же раз возрастут его физические и, главное, духовные жертвы.
Если же теперь будет сделан выбор в сторону мира — шансов на это, к сожалению, немного — Роза Мира получит возможность проявиться во всей полноте, но — еще только возможность».
Далее Андреев все же рассматривает эту возможность, когда рисует утопическую картину будущего светлого царства Розы Мира.
«При благоприятном решении ряда исторических дилемм она действительно водворит на Земле условия Золотого века. Она упразднит государственное и общественное насилие. Она устранит какую бы то ни было эксплуатацию. Она ослабит хищное начало в человеке. Она смягчит нравы народов до той степени, на какую намекают нам вещие сны светлых мечтателей прошлого. Она откроет перед людьми пучины познания об иных мирах и о путях восхождения Энрофа. Она поднимет некоторые виды животных до овладения речью и до разумно-творческого бытия. Неослабными предупреждениями о грядущем князе мрака она заранее вырвет из-под его духовной власти мириады тех, кто без такого предупреждения мог бы быть им обольщен и вовлекся бы в колесо горчайшего искупления. Ее грандиозный синклит — Аримойя — преобразит некоторые из чистилищ в миры духовного врачевания…».
Автор отчасти сам понимает, что это утопия: «Все, что я вижу впереди, для меня желанное; и нередко я совершаю, может быть, незаметную подмену; принимая желаемое за объективно предназначенное к бытию». Кажется тогда, что и альтернативу — приход к власти антихриста — Андреев должен рассматривать как предположение (вероятный прогноз), а не как объективную реальность. Но не тут-то было: пессимизм оказывается более реалистичным и объективным, чем оптимизм. «Подмена желаемого объективным, — пишет Андреев, — больше не может иметь места, коль скоро взор направляется в дальнейшую тьму времен и различает там не желаемое и радующее, а ненавидимое и ужасающее». Итак, картина будущего — не прогноз, а метаисторическое знание, только обращенное не назад, а вперед. Первый же шаг будущей истории парадоксален. Несмотря на предполагаемую полную победу Розы Мира и установившийся на Земле Золотой век, приход антихриста оказывается неминуем. Андреев объясняет это несколькими причинами: неутоленной (несмотря на просветление) жаждой власти, разрушающим действием сексуальной сферы, амбициями технической интеллигенции и самой обыкновенной скукой. Он пишет сам с некоторым удивлением:
«Не странно ли, что Роза Мира, долгое время господствуя над человечеством, все— таки не сможет предотвратить пришествие князя тьмы? Да, не сможет. Ко всеобщему величайшему горю — не сможет. Не сможет, хотя и будет всеми силами стремиться отсрочить его приход, чтобы закалить для борьбы с ним наибольшее число умов и сердец человеческих».
«Хотя Роза Мира восторжествует, — поясняет Андреев, — останется несколько противоречий, которых не сможет разрешить и она: их вообще нельзя разрешить до тех пор, пока человечество, как говорил Достоевский, не переменится физически.
Такие противоречия можно смягчить, сгладить, временно заглушить, но устранить их корень нельзя, потому что корень их — в том эйцехоре, которое со времен падения Лилит свойственно всем живым существам Энрофа, кроме тех, кто изжил его и испепелил в ходе своего просветления. Главнейшие из этих противоречий психологически выражаются наличием в человеке импульса жажды власти и сложной, двойственной и противоречивой структурой его сексуальной сферы.
Действуя то порознь, то вместе, эти импульсы создают тяготение ко злу, свойственное почти каждому человеку, р. способность подпадать обаянию зла в его различных видах, а иногда даже беспримесному Злу, не маскирующемуся уже никакими личинами Блага…
… Хотя всеобщее изобилие подорвет корни зависти материальной, останутся корни зависти духовной, ибо различная степень и различные виды одаренности будут выдвигать одних — на руководящие роли, а других — на роли руководимых. С течением эпох очертания интеллигенции совпадут с очертаниями человечества. Но интеллигенция не будет единой, а производители материальных благ перестанут ощущать себя солью земли. Проблемы материального изобилия и комфорта, проблемы технические и хозяйственные утратят свое преобладание. И глухое недовольство начнет томить тех, кто считает себя производителями материальных ценностей, чей душевный и умственный строй заставляет их тяготеть к работе в областях промышленной техники, хозяйства, агрономии, точных наук, изобретательства. Техническую интеллигенцию не удовлетворит та подсобная роль, которую предстоит ей играть при пятом, шестом, седьмом понтификате, ибо тогда первенствовать будут круги, работающие лад проблемами этическими, эстетическими, трансфизическими, метаисторическими, зоовоспигательпыми, религиозными. Вот это-то глухое недовольство и зависть к положению интеллигенции гуманитарной и окажется одной из общественно-психологических предпосылок для движения, которым воспользуется явившийся в человеческом облике противобог…
… Технический прогресс, вызванный безрелигиозной эрой, останется, в сущности, нерешенной проблемой и, как флегмона, развивающаяся в организме человечества, прорвется на рубеже антихристова царства.
Жажда власти и жажда крови тайно шевелятся на дне многих душ. Не находя удовлетворения в условиях социальной гармонии, они толкают некоторых на изобретение доктрин, ратующих за такие социальные и культурные перемены, которые сулили бы в будущем удовлетворение этих неизжитых страстей. А других будет томить скука. Она перестанет быть гостьей, она сделается хозяйкой в их душевной доме, и лишенное коллизий общественное бытие начнет им казаться пресным. С тоской, с раздражением и завистью будут эти авантюристические натуры знакомиться по книгам с насыщенной приключениями, столкновениями, преступлениями и страстями жизнью других эпох. А наряду с такими индивидуальностями в человечестве выявится еще один слой: чем сытее, благополучнее будет их существование, тем мучительнее начнет язвить этих людей связанность сексуальных проявлений человека путем морали, религии, традиций, общественных приличий, архаического стыда…
Жаждать власти будут сотни и тысячи. Жаждать сексуальной свободы будут многомиллионые массы.
Освобождение от уз Добра — вот каково будет настроение многих и многих к концу Золотого века; сначала — подспудное, а потом все откровеннее и требовательнее заявляющее о себе. Человечество устанет от духовного света. Оно изнеможет от порывов ввысь и ввысь. Ему опостылеет добродетель. Оно пресытится мирной социальной свободой — свободой во всем, кроме двух областей: сексуальной области и области насилия над другими. Заходящее солнце еще будет медлить розовым блеском на Мистериалах и храмах Солнца Мира, на куполах пантеонов, на святилищах стихиалей с их уступами водоемов и террас. Но сизые сумерки разврата… темных страстей охватят половину человечества в этом спокойном безвластии. И оно затоскует о великом человеке, знающем и могущем больше всех остальных и требующем послушания во всем взамен безграничной свободы в одном: в любых формах и видах чувственного наслаждения».