Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

Розин Вадим Маркович

… Комната заполнилась этим благословением. То, что произошло дальше, почти невозможно описать словами; слова — нечто мертвое, с точным значением, а то, что произошло, — за пределами слов и описаний. Это был центр всего созданного; это была очищающая строгость, смывающая с мозга все мысли и чувства; эта строгость была, как молния, которая разрушает и сжигает; глубина, которую нельзя измерить; это было неизмеримое, непроницаемое, нечто цельное, как свет или небеса. Оно было в глазах, в дыхании. Глаза, которые видели, которые могли видеть, которые смотрели, — были совсем иными, чем орган зрения, и все-таки это были те же глаза. Было только видение; глаза, видевшие за пределами времени-пространства. Нерушимая торжественность и мир были сутью всякого движения и действия. Добродетель не могла к нему прикоснуться, ибо оно было за пределами добродетели и человеческих оценок. Была любовь, могущая легко погибнуть,

нежность чего-то нового, уязвимого, незащищенного от разрушения, и все же за пределами всего этого. Оно пребывало здесь, непроницаемое, безымянное, неизвестное. Никакая мысль не могла бы в него проникнуть; ни одно действие не могло бы к нему прикоснуться. Оно было «чисто», нетронуто и смертельно прекрасно.

Казалось, что все это оказывает воздействие на мозг; он был не таким, как прежде (мысль — нечто столь тривиальное, необходимое, но тривиальное). В связи с этим казалось, что взаимоотношения изменились. Как ужасающий ураган, разрушительное землетрясение меняют русло рек, изменяют ландшафт, проникают в глубь земли, так и это переживание изменило уровень сознания мысли, изменило очертания сердца…

Проснулся рано утром с огромным ощущением силы, красоты и неуязвимости. Это не было каким-то происшествием, опытом, который есть прошлое, и о котором вспомнил, проснувшись, как о чем-то, что приснилось; это было нечто, что действительно происходило. Было осознание чего-то абсолютно неуязвимого, не подверженного искажению, не содержащего ничего, что могло бы подвергнуться распаду. Мозг не мог ни постичь, ни запомнить это огромное, он мог только механически зарегистрировать, что существует такое «состояние» неподверженности порче. Ощутить такое «состояние» — чрезвычайно важно; оно пребывало, безграничное, неприкосновенное, непроницаемое…

Неожиданно произошла вспышка этого недоступного с мощью и силой, вызвавшими физическое потрясение. Тело застыло в неподвижности, и пришлось закрыть глаза, чтобы не случился обморок. Это было абсолютно потрясающе, и все существовавшее, казалось, перестало существовать. И неподвижность этой силы, и пришедшая с ней разрушительная энергия выжгли все ограничения зрения и звука. Это было нечто неописуемо величественное, его размеры и глубина были за пределами постижения…

В воздухе было это ощущение непереносимой необъятности, огромной и интенсивной; это не было создано фантазией, воображением; воображение опасно, оно не имеет ценности; ценным является только факт. Фантазия и воображение доставляют удовольствие, они обманчивы и от них необходимо полностью избавиться. Все разновидности фантазий и воображения должны быть поняты; и сам факт понимания лишает их всякого значения. Это необъятность прибывала, и то, что началось как медитация, кончилось. Какое значение может иметь медитация, когда появляется реальность? Реальность пришла не от медитации, ничто не может заставить ее проявиться; она пребывала независимо от медитации; но требовалась большая сенситивность и бдительность мозга, который полностью затих, добровольно и легко, прекратив болтовню о разумном и неразумном. Он стал очень спокойным, всматриваясь и прислушиваясь, без истолковывания и классифицирования, он полностью затих, и не было необходимости приводить его в состояние покоя. Мозг был очень спокойным и очень живым. Необъятность заполнила ночь, и в ней было блаженство»,

Реальность — это Благословение, Необъятность, Мощь, Красота, Сила, Непорочность; Реальность — бесконечна, вне времени и вне пространства, Реальность ассоциируется с Бессмертием, Блаженством, с Творчеством и Свободой. Да, вот кого напоминает Реальность Кришнамурти: Высшие Реальности Кримнамурти! Впрочем, этого и нужно было ожидать. Кришнамурти не был бы эзотериком (и просто удивительной, глубокой личностью), если бы жил не в соответствии со своим учением, если бы его Высшие Реальности не стали его настоящим, реальным миром. В отличие от других эзотериков, но в полном соответствии с доктриной дзэна, Кришнамурти подчеркивает, что Реальность приходит сама, что ее нельзя вызвать, что она неожиданна, естественна. Он пишет:

«Медитация — это нескончаемое движение. Вы никогда не можете сказать, что будете медитировать или выделили для нее особое время. Она не в вашем подчинении. Ее благословение не приходит к вам в связи с тем, что вы ведете строго соразмеренный образ жизни или следуете какому-то режиму или моральному кодексу. Она приходит только тогда, когда ваше сердце по-настоящему открыто; открыто не ключом мысли, не тогда, когда интеллект оградил его от опасностей, но когда оно раскрыто подобно безоблачному небу. Тогда медитация приходит без вашего зова. Но вы никогда не сможете стоять на страже ее, удерживать, преклоняться перед ней. Если вы это сделаете, она никогда больше не придет: что бы вы не делали, она уйдет от вас. Когда вы находитесь в состоянии медитации, ваше «Я» не имеет никакого значения, для него там нет места; красота медитации — это не вы, красота в ней самой. Вы ничего не можете к ней добавить. Не смотрите в окно с надеждой как-то ее уловить; не сидите в затемненной комнате в ожидании ее; она придет тогда, когда ваше «Я» отсутствует. А благословение ее неизмеримо».

Здесь Кришнамурти не только осознает свой личный опыт медитации, но и приоткрывает свои дзэнские симпатии (не в смысле самого учения, а направления мысли, чувств). И реальность, и сатори приходят к человеку, когда их не ждут, поскольку ожидание, замыслы, надежды и т. п. — это уже культура, это преграда и иллюзия, действие традиции и времени.

Близки к дзэнским также представления Кришнамурти о смерти и о времени. Используя свой метод анализа обусловленности, он показывает, что человек боится не смерти, а прекращения жизни со всеми ее удовольствиями, что бояться смерти в прямом смысле вообще нельзя, так как никто не знает, что это такое, не имеет в вопросе о смерти личного опыта (как в известном афоризме «когда мы есть, смерти нет, когда смерть есть — нас уже нет»), Кришнамурти ставит своих слушателей перед фактом смерти, требует, чтобы они спокойно и с достоинством осознали этот факт, неумолимость смерти, ее непредсказуемость, неизбежность. Смерть, говорит Кришнамурти, сопровождает всю нашу жизнь, она рядом, за углом, и нужно научиться «жить со смертью». Смерть, так понятая, не парализует ужасом волю и желания человека, а наоборот, возрождает человека для творчества и любви. «Человек, — пишет Кришнамурти, — должен ежедневно умирать по отношению ко всему, что ум захватил и за что он держится. В противном случае нет никакой свободы».

Мы видим, что Кришнамурти переосмысляет само понятие смерти. Смерть лишается за гробом своего значения, а жизнь трактуется как иная форма смерти. Смерть и жизнь — две стороны одной монеты: смерть углубляет, делает жизнь более значимой, более ответственной, а жизнь лишает смерть безнадежности.

Вопрос о времени Кришнамурти обсуждает во многих своих беседах, он старается объяснить, что время порождено нашим сознанием, переносящим прошлое в настоящее, что реальным фактом является «сейчас», а не «вчера» и «завтра». Однако люди плохо понимают эти объяснения, возможно, потому, что живут не в свободе, а в необходимости (вынуждены планировать свою жизнь и деятельность, сохранять положение в обществе, ориентироваться на мнения и ожидания общества, поддерживать свои личностные показатели и т. п.). Кришнамурти призывает перестать фетишизировать время, жить «сейчас» и умереть для прошлого и будущего.

«Если не говорить о часах, то существует ли вообще время? Многое мы принимаем просто так; это кажется вполне естественным, гак как мы привыкли к подчинению. Но существует ли время вообще, если оставить в стороне серию вчерашних дней? Причина вызывает следствие, а следствие, в свою очередь, становится причиной, между ними нет разделения, это единое движение. Такое движение мы называем временем, и с помощью его мы видим все — в наших глазах и наших сердцах. Мы видим глазами времени и переводим настоящее на язык прошлого; а этот перевод встречает завтрашний день. Это и есть цепочка времени.

Мысль, захваченная этим процессом, задает вопрос: «Что такое время?» Сам вопрос возникает из механизма времени. Поэтому такой вопрос бесполезен, так как сама мысль разделяет движение на вчера, сегодня и завтра. Или она говорит: «Существует только настоящее», забывая, что настоящее — это результат вчерашнего дня.

Наше сознание соткано этой цепочкой времени; пребывая в его границах, мы спрашиваем: «Что такое время? А если нет никакого времени, что произойдет со вчерашним днем?» Такие вопросы лежат в ноле времени.

Но может быть нет никакого завтра и вчера, а есть только «сейчас»? Этот вопрос поставлен не мыслью. Мы задаем его тогда, когда осознали структуру и природу времени — хотя и с помощью аппарата мысли.

Существует ли в действительности завтра? Конечно, существует, если на следующий день я должен сесть в поезд. Но существует ли завтрашний день внутри сознания, конкретный день страданий, удовольствий или достижений? Может быть, существует только «сейчас», которое не связано со вчерашним днем? Время останавливается, когда останавливается мысль. В этот момент остановки возникает «сейчас». Это «сейчас» — не идея, оно — факт, не только тогда, когда весь механизм мысли пришел к концу. Чувство, переживание этого состояния «сейчас» совсем не то, что слово «сейчас», которое из времени. Поэтому не будем удивляться словам «вчера», «сегодня», «завтра». Переживание «сейчас» возможно только в состоянии свободы, а свобода не создастся мыслью…