Эзотерический мир. Семантика сакрального текста
Шрифт:
«Деятельность памяти, действия знаний, конфликт противоречивых желаний, искание свободы — все это включено в мозг, мозг может сделаться более тонким, расширить, накопить свои желания, но страдания будут продолжаться. Страдания не могут прийти к концу, пока мысль — только ответ памяти, опыта. Существует «мышление», рождающееся из полного опустошения ума, в этой пустоте нет центра и поэтому возможно нескончаемое движение. Из этой пустоты рождается творчество, но это не то творчество, которое складывается человеком. Творчество пустоты — это любовь и смерть…
Мысль как таковая является источником страха. Мысль — это время, это завтрашний день с радостями и страданиями; если он обещает радость, мысль старается его удержать, боится его
Когда весь процесс мысли, времени и страха понят не как идея или интеллектуальная формула, тогда полностью прекращается страх, сознательный и скрытый. Самопознание — пробуждение прекращения страха.
И когда страх пришел к концу, тогда прекращается также возможность зарождения иллюзий, видений с их надеждами и отчаянием, и только тогда начинается выход за пределы сознания с его мыслями и чувствами. Это опустошение самых глубоких тайников, уничтожение глубоко скрытых желаний. И когда достигнута эта полная опустошенность, когда прекращается абсолютно все — влияния, оценки, границы, слова, — тогда в этом безмолвии времени-пространства появляется то, чему нет имени».
Н. Бердяев вторит Кришнамурти: нужно отказаться от падшего мира, необходим прорыв в Трансцендентальное, приобщение к Несотворимой Свободе, к тайне, и лишь тогда Личность обретет себя. Он пишет:
«Углубление моего философского познания привело меня к идее объективации, которую я считаю для себя основной и которую обыкновенно плохо понимают. Я не верю в твердость и прочность так называемого «объективного» мира, мира природы и истории. Объективной реальности не существует, это лишь иллюзия сознания, существует лишь объективация реальности, порожденная известной направленностью духа. Объективированный мир не есть подлинный реальный мир, это есть лишь состояние подлинного реального мира, которое может быть изменено. Объект есть порождение субъекта. Лишь субъект экзистенциален, лишь в субъекте познается реальность…
Объективная наука не только нужна человеку, но и отражает логос в падшем мире. Объективность, порождение объективации, есть падшесть. Человек познает как извне данную ему реальность то, что порождено им самим, порабощенностью субъекта. «Объект» для меня совсем не означает «предмет моего познания», это только известного рода соотношение в экзистенциальной сфере…
Я согласен назвать себя метафизиком, но избегаю называть себя онтологом, так как понятие бытия считаю проблематическим. Бытие есть понятие, а не существование… Наиболее враждебен я всякой натуралистической метафизике, которая объективирует и гипостазирует процессы мысли (выбрасывая их вне и принимая их за «объективные реальности»), применяет к духу категории субстанции, натурализирует дух. Моя философия есть философия духа. Дух же для меня есть свобода, творческий акт, личность, общение любви. Я утверждаю примат свободы над бытием. Бытие вторично, оно есть уже детерминация, необходимость, есть уже объект…
Когда я пришел к своей окончательной философии, для меня приобрели особенное значение идеи несотворённой свободы и объективации. Несотворённая свобода объясняет не только возникновение зла, непонятное для традиционных философских учений, но и возникновение творческой новизны, небывшего. Несотворённая свобода есть предельное понятие, вернее, не понятие, а символ, так как о несотворенной свободе, ввиду ее совершенной иррациональности, нельзя составить рационального понятия. Объективация есть гносеологическая интерпретация падшести мира, состояния порабощенности, необходимости и разобщенности, в котором находится мир. Объективный мир подлежит рациональному познанию в понятиях, но сама объективация имеет иррациональный источник…
За пределами противоположения между Богом и несотворенной свободой, описывающего наш духовный опыт, по ту сторону, лежит трансцендентная божественная Тайна, в которой все противоречия снимаются, там неизъяснимый и невыразимый божественный свет…
Наряду с идеей несотворенной свободы и объективации я углубил свой персонализм, идею центрального и верховного значения личности. В конфликте личности со всем безличным, или притязающим быть сверхличным, в конфликте с «миром» и с обществом я решительно стал на сторону личности…
… Я концептуалист, если употреблять традиционную терминологию; я не отрицаю универсального, но думаю, что универсальное находится в индивидуальном, а не над ним…
Восстание против власти «общего», которое есть порождение объективации, мне представляется праведным, святым, глубоко христианским восстанием. Христианство есть персонализм. С этим связана главная духовная борьба моей жизни. Я представитель личности, восставшей против власти объективированного «общего». В этом пафос моей жизни. Нужно радикально различать общее и универсальное. Моя попытка построить философию вне логической, онтологической и этической власти «общего» над личным плохо понимается и вызывает недоумение… Такой тип философии совершенно ошибочно было бы смешивать с философией прагматизма или с философией жизни. Персоналистическая революция, которой по-настоящему еще не было в мире, означает свержение власти объективации, разрушение природной необходимости, освобождение субъектов-личностей, прорыв к иному миру, к духовному миру. По сравнению с этой революцией ничтожны все революции, происходившие в мире».
Кришнамурти понимает, что его требование порвать с культурой, отбросить ум может быть понято как призыв к одиночеству, разрыву с людьми, к отшельнической жизни. Он пытается объяснить, что имеет в виду другое.
Необходим не разрыв с людьми, а сотрудничество на новой почве (любви, свободы, творчества, принятия всего живого). Он имеет в виду не отшельническую, аскетическую жизнь, которая с его точки зрения есть та же претензия и само— осуществление, а опыт творческого, свободного одиночества. Подобный опыт, считает Кришнамурти, не только не отдаляет от других людей, но, напротив, заставляет чувствовать все живое значительно тоньше, глубже.
Беседуя с одним из монахов-отшельников (саньяси), Кришнамурти прямо спрашивает:
«— А необходимо ли уединение от мира?
— По-видимому, необходимо отречься от мира, ибо мир нереален, и надо иметь гуру, чтобы у него учиться, ибо гуру на опыте жизни познал реальность и может помочь своим последователям достичь этого познания. Он знает, а мы не знаем. Мы весьма удивлены, что вы не считаете необходимым следовать за гуру, этим вы идете против традиций. Вы сами стали гуру для очень многих. Истина не может быть найдена в одиночку. Необходима помощь — ритуалы, руководство тех, кто знает. Может быть, в самом конце пути мы должны будем остаться в одиночестве, но только не сейчас. Мы — дети, и нуждаемся в тех, кто уже прошел по пути далеко вперед. Только сидя у ног того, кто знает, можно учиться. Но вы как будто отрицаете все это, и я пришел, чтобы со всей серьезностью выяснить, почему…