Ф — значит фэнтези
Шрифт:
— Я уже поправляюсь, мальчики мои, — заговорил Толд, торопясь и не позволяя сомнениям вернуться. — Так что давайте собираться, и без промедления вместе отправимся в дорогу. Последнее время я часто думал о смерти, а значит она уже идет ко мне. Но, надеюсь, у нас хватит времени, и я еще многому вас научу. Впрочем, есть вещи, о которых даже я не смогу рассказать. О них бессмысленно рассказывать. Их можно постичь только на своем опыте, на делах и ошибках…
Толд говорил и улыбался. Никогда раньше ему не было так легко и спокойно. Теперь он верил, что жизнь их отца не была напрасной,
Он уже представлял, как однажды вечером позовет детей в зал, где на дубовом столе будут лежать два бархатных свертка, перевязанные золотой тесьмой, и вручит детям бесценные мечи. Он знал, что скажет, передавая оружие сыновьям.
— Имя этого меча — Непобедимый. Имя его брата — Добро Несущий. Три величайших оружейника сделали их для вашего деда. И я хочу, чтоб отныне эти клинки всегда были вместе…
Толд решил, что если когда-нибудь сыновья спросят его о том, кто это третий лежит в семейном склепе рядом с дедушкой и бабушкой, то он ответит:
— Это мой младший брат, ваш дядя. Он умер безвестным, ничего не сумев сделать. Он так долго готовился к жизни, что не успел пожить. Его звали Толд.
Кузнец и Колдун
По узкой улице, вымощенной осиновыми торцами, держась черной правой стороны, где в сточной канаве протекал вонючий ручей, шагали старик и мальчик. Было темно, хотя ночь еще не наступила, но они уже не спешили, не надеясь сегодня вернуться домой. Они искали место для недорогого ночлега. Если бы не мелкий дождь и холодный ветер, они, наверное, устроились бы спать под открытым небом и были бы очень довольны, сэкономив таким образом мелкую монетку.
Старик и мальчик возвращались с осенней ярмарки. За плечами старик нес короб с нераспроданным товаром: глиняными свистульками и рябиновыми дудками. Мальчик шагал налегке, пряча правую руку под одеждой — в руке он крепко сжимал сахарный пряник. Это было его единственное сладкое лакомство за целый год — каждую осень старик покупал для него такой пряник в лавке у знакомой краснолицей бабы; каждую зиму, каждую весну и каждое лето мальчик вспоминал то угощение и с нетерпением ждал новой ярмарки.
Они нашли приют в конце улицы — за высоким забором постоялого двора. Одноглазый хозяин не позволил войти им в дом, сказал сердито, что все места давно заняты, но, взяв плату, разрешил устроится под навесом старой коновязи. Там уже горел огонь в небольшом очаге, сложенном из камней, там в закопченном котелке кипела пустая похлебка, и несколько босоногих голодранцев, бурча животами, поочередно черпали горячее одной ложкой.
Старик и мальчик, немного смущаясь, погрелись и обсушились возле общего огня, потом отошли в сторону, забрались в большое корыто, набитое соломой, укрылись рогожей и съели по луковице и куску хлеба.
— Видишь человека, что лежит под дождем? — тихо спросил старик у мальчика.
— Да, — так же тихо отозвался тот, отщипнув маленькую сахарную крошку от пряника и положив ее в рот.
— А знаешь, кто это?
— Нет.
— Это Железный Хесим, могучий и ужасный.
— Он ужасный, — согласился мальчик, убрав пряник в карман. — Но он не
— Сейчас это так, — согласился старик. — Но когда-то всё здесь подчинялось ему одному.
Мальчик долго разглядывал обрубок человека, лежащий на краю коновязи. Несчастный калека оборванец мок под дождем, и никому не было до него дела. Безногий, он тянул единственную руку к каждому, кто проходил рядом, и жалостливо стонал, но никто даже не смотрел в его сторону.
— Что с ним случилось? — спросил мальчик.
— Он всегда такой был, — ответил старик. — Если хочешь, я могу рассказать его историю.
— Хочу.
— Ну, тогда слушай.
Кузнец и Колдун жили рядом.
Дом Кузнеца стоял на краю леса возле запруженного бобрами ручья, а Колдун обитал за ручьем, в глубине замшелого темного ельника, где на засыпанной мертвой хвоей земле росли кругами только бледные ведьмины грибы. У Кузнеца была дочь, невеликая ростом, тонкая костью, но на удивление сильная и крепкая. У Колдуна детей не было, зато все обитатели леса считали его за своего.
Что Кузнец, что Колдун — оба они были нелюдимы, но редких гостей всегда привечали, прочь не гнали: раз уж добрался сюда человек, раз преодолел страх и дорогу непростую, значит, дело у просителя действительно важное.
Так оно всегда и выходило: кто-то искал лекарство для смертельно больного родителя, кто-то просил наладить заморский механизм, великие непогоды предсказывающий, а кто-то просто испрашивал совета, как заново строить порушенную жизнь.
Тяжелое это было время, непростое — от него и прятались в глуши Колдун и Кузнец. Всякое про них рассказывали, но никто не знал, что в этих рассказах правда, а что людские придумки. Одно только было известно точно: то, что умели Колдун и Кузнец, простым людям дадено не было.
Однажды в летний день Афила Заступника к дому Кузнеца приехали гости, привезли на телеге страшный груз в груде залитой кровью соломы.
Вышел хозяин на крыльцо, встал у двери, на молот опираясь, из-под густых бровей на чужих людей черными глазами недобро зыркая — запряженная лошадь и та от его взгляда взволновалась, попятилась. Замялись гости, переглянулись, подошли к крыльцу опасливо, часто кланяясь, извинения бормоча. На прямой вопрос Кузнеца, с чем пожаловали, прямо ответили, что привезли раненного, от которого другие лекари отказались.
Пожал Кузнец могучими плечами, удивился вслух: разве кузнецкое это дело болезных лечить? Заговорили гости наперебой, о любой помощи упрашивая; про Колдуна, живущего рядом, вспомнили, его позвать попросили — уж он-то, известное дело, даже мертвого поднять может.
Покачал обритой головой Кузнец — нет, мертвого поднять никто не в силах, не бывает такого колдовства в этом мире, чтобы мертвого оживить. Сошел с крыльца, к телеге, сильно хмурясь, приблизился. Осмотрел изувеченное тело, чудом живое. Криком дочку из дома вызвал. Она вышла — тонкая, легкая; гостям с поклоном улыбнулась, к отцу подбежала. Велел ей Кузнец в лес за соседом быстро идти, а сам к гостям повернулся, руку, кровью измазанную, о сорванный лопух вытирая.