Фабиан. История одного моралиста
Шрифт:
— До тех пор мои дети умрут с голоду.
— Если вас за воровство посадят в тюрьму, ваше благородное потомство сдохнет еще скорее, — отвечал человек у окна.
Близорукий юноша рассмеялся и, как бы извиняясь, пожал плечами.
— У меня башмаки вконец изодраны, — заявил низкорослый. — Если каждый раз сюда являться, их и на неделю не хватит, а за проезд мне платить нечем.
— Разве благотворительное общество не выдало вам сапог? — спросил близорукий.
— У меня такие чувствительные ноги! — пояснил низкорослый.
— Тогда повесьтесь, — предложил человек у окна.
— У него такая чувствительная шея! — сказал Фабиан.
Юноша высыпал на стол несколько монет и подсчитал свое достояние.
— Половина денег регулярно уходит на заявления. Почтовый сбор. Оплаченный ответ. За неделю я раз двадцать переписываю и заверяю всевозможные справки. Назад никто моих бумаг не присылает. Ответа я тоже ни разу не получил. Эти конторские крысы, наверно, пополняют свои коллекции моими марками, которые я посылаю им для ответа.
— Но власти делают все, что могут, — сказал человек у окна. — Помимо всего прочего, они организовали бесплатные чертежные курсы для безработных. Это же истинное благодеяние, господа. Во-первых, научишься рисовать яблоки и бифштексы, а во-вторых, от одного вида их ты уже будешь сыт. Художественное воспитание как средство насыщения.
Низкорослый, видимо начисто лишенный чувства юмора, удрученно проговорил:
— Мне это ни к чему. Я сам чертежник.
Через приемную прошел один из здешних служащих, и Фабиан, наученный горьким опытом, спросил, может ли он рассчитывать, что здесь добьется наконец толку. Тот потребовал удостоверение районной биржи труда.
— Вы еще не вставали на учет? Это вам надо сделать прежде всего.
— Значит, мне снова идти туда, откуда я пять часов назад начал свое турне?
Но служащего уже и след простыл.
— Обхождение здесь хоть и вежливое, — сказал юноша, — но никогда нельзя с уверенностью утверждать, что они дают правильные сведения.
Фабиан сел в автобус и поехал на биржу труда своего района. Он уже истратил на проезд целую марку и теперь от ярости даже не смотрел в окно.
Когда он добрался до места, биржа была уже закрыта.
— Покажите-ка мне ваши бумаги, — сказал швейцар, — может, я могу быть вам полезен.
Фабиан подал славному малому целую пачку бумаг.
— Ага, — сказал швейцар, обстоятельно прочитав их. — Вы же вовсе не безработный.
Фабиан сел на одну из бронзовых тумб, украшавших подъезд.
— У вас вроде как оплаченный отпуск до конца месяца. Вы ведь получили деньги от вашей фирмы?
Фабиан кивнул.
— Тогда приходите через две недели, — предложил швейцар. — А до тех пор попытайте счастья по объявлениям в газетах. Большого смысла в этом нет, но чем черт не шутит.
Фабиан пожелал себе счастливого пути, взял свои бумаги и отправился в Тиргартен съесть две-три булочки. Но потом скормил их лебедям, плававшим с птенцами в Новом озере.
Вернувшись под вечер домой, он застал там свою мать. Она сидела на диване. Отложив в сторону нитки, мать сказала:
— Ты меня не ждал, мой мальчик? Они обнялись, и она продолжала:
— Мне необходимо было посмотреть, как ты живешь. Отец это время присмотрит за лавкой. Я очень беспокоилась о тебе. Ты перестал отвечать на мои письма. Не писал уже десять дней. Я себе места не находила, Якоб.
Он сел рядом с матерью, гладил ее руки, уверял, что ему живется хорошо. Она придирчиво его рассматривала.
— Может, я некстати явилась? Он покачал головой. Она встала.
— Белье я положила в шкаф. Твоя хозяйка могла бы здесь прибрать. Или ей это все еще не подобает? Угадай, что я привезла? — Мать открыла лубяную корзину и выложила на стол пакеты. — Фунт кровяной колбасы, — сказала она, — с Брейтенштрассе, ты знаешь. Холодный шницель. Будь у тебя кухня, я бы его разогрела. Ветчинный жир. Полбатона салями. Тетя Марта шлет тебе привет. Я вчера была у нее в саду. Несколько кусочков мыла из нашей лавки. Ах, если бы дела шли хоть чуточку получше. Похоже, что люди перестали мыться. А вот галстук. Нравится он тебе?
— Ты слишком добра, — сказал Фабиан. — Ну, зачем ты тратишь на меня столько денег?
— Чепуха какая! — ответила мать и сложила все съестное на тарелку. — Хорошо бы эта важная дама, твоя хозяйка, вскипятила нам немножко чаю. Я уж ей намекнула. Завтра вечером я уеду. Я приехала с пассажирским поездом. Время пролетело незаметно. В нашем купе ехал ребенок. Мы столько смеялись! А как твое сердце? Ты слишком много куришь! Всюду валяются коробки от сигарет.
Фабиан смотрел на мать. От волнения и растроганности она вела себя, как жандарм во время обыска.
— Я только вчера вспоминал, — сказал он, — как жил в интернате, а ты хворала, и я по вечерам удирал, чтобы посмотреть, как ты там. Один раз, я это ясно помню, ты двигала перед собою стул и опиралась на него, иначе ты не могла бы мне открыть.
— Ты много натерпелся со своей матерью, — сказала она. — Надо бы нам почаще видеться. А как дела на фабрике?
— Я придумал для них один конкурс. На нем они могут заработать четверть миллиона.
— За двести семьдесят марок в месяц! Вот разбойники! — возмущалась мать.
В дверь постучали. Фрау Хольфельд принесла чай, поставила поднос на стол и сказала:
— Опять пришел ваш дядя.
— Твой дядя? — изумилась мать.
— Я вот тоже удивляюсь, — поспешила сказать хозяйка.
— Надеюсь, это не пошло вам во вред, фрау Хольфельд, — ответил Фабиан, и обиженная дама удалилась.
Фабиан ввел изобретателя в комнату и сказал:
— Мама, это мой старый друг. Он вчера ночевал у меня на диване, и я назвал его дядей, чтобы поменьше было разговоров. — И повернувшись к изобретателю: — Это моя мать, милый дядя, лучшая женщина двадцатого столетия. Садитесь, пожалуйста. С диваном сегодня, конечно, ничего не выйдет. Но я приглашаю вас на завтра, если это вас устраивает.