Фабрика №22
Шрифт:
Я забыл всё, что хотел сказать, как только увидел бесконечно солнечные карие глаза Сальмы и почувствовал пряный аромат её тела. Просто стоял и смотрел на неё, как тогда, в день нашей первой встречи. Я даже чувствовал себя вновь виноватым, что не смог устоять, не смог просто уйти, оставив её счастливой, захотев увидиться.
– Брайан?! – воскликнула она с улыбкой. – Вот так неожиданность!
– Я просто шёл мимо, – начал лепетать я. – И увидел свет у вас…
– Да, да, но… – глаза её забегали из стороны в сторону. – Я очень рада тебя видеть, но я сейчас уезжаю,
Увидев её потерянное лицо, я быстро пришёл в себя. Мне хватило лишь капельки её теплоты и последней улыбки в свою коллекцию, чтобы уйти навсегда и оставить счастье – счастьем, а не вечной борьбой и трагедией. Наши судьбы не должны пересекаться, я понимал это и принимал все как есть.
– Сальма, я лишь хотел сказать…Вернее, сделать… В общем…
Я полез в сумку и вытащил пакет с деньгами Адриана, что мне удалось сберечь.
– Это вам, – сказал я и протянул ей мятый сверток.
Сальма напряглась.
– Что здесь? – спросила она недоверчиво.
– Тут…Тут деньги.
– Деньги? Какие деньги? – не понимала она.
– Деньги за все, за магазин, за витрину, за… Я обещал помочь, – твердо сказал я и поднял на неё глаза. – Здесь хватит, чтобы оплатить лечение вашей мамы. Точно хватит.
Сальма смотрела на меня несколько секунд, не сводя глаз и практически не моргая.
– Брайан… Лучше верни их туда, где ты их взял.
– Что? Я! Нет! Что вы! Я не украл их! Это… Это вам! – затараторил я под её обвинительным взглядом. – Пожалуйста, возьмите!
– Брайан! – произнесла она тяжелым голосом.
– Сальма! Я не украл, не украл! – оправдывался я не умолкая.
– Брайан!
– Не украл!
– Брайан, мамы больше нет! – крикнула Сальма и слово «нет» громким эхом отозвалось по всему подъезду.
Я молчал и стоял с протянутой рукой.
– Как нет? – задал я очередной тупой вопрос.
– Нет, – развела руками Сальма. – Она умерла на прошлой неделе. Я продаю квартиру и у меня появился мужчина. Он скоро придёт.
Я опустил глаза и кусал обветренную на холоде губу.
– Ладно, – сказал я. – Простите меня.
После чего тяжело развернулся и зашагал по лестнице. Мне хотелось швырнуть этот злосчастный пакет в мусоропровод. Тоже мне, нашелся мужчина обещаний. Кого я пытался обмануть? Зачем? Ведь мы попрощались ещё тогда, в день, когда она поцеловала меня в щеку, в самый лучший день моей жизни…
Надо ж было так всё испортить. Надо ж было, приперся к ней с этим сраным пакетом. Кому и что я пытаюсь доказать? Холодная голова всегда больна. Чувственные женщины знают об этом. Моё место здесь. Среди ворон и темного эля.
Бывшая пристань любви, стала пристанью одиночества. Здесь блуждал только злобный, отчаянный волк, что обречен к бесконечному и бессмысленному возвращению к месту, где его приручили и научили любить – продуктовому магазину №22.
Каждое утро я приходил сюда с надеждой, что когда-нибудь здесь вновь станет светло от игривых огоньков в карих глазах, а воздух наполнится пряным великолепием моей любви. Я ждал чуда и копил удачу. Но теперь мой магазин потускнел и пропитался болью.
Я решил сменить вывеску. Тонущему кораблю требовалась мемориальная доска светлой памяти. Теперь над моим магазином горела неоновая надпись алого цвета: «Моя любимая Сальма», а чуть ниже я вывел имена и фамилии родителей, что вложили свои жизни в прекрасного человека, что топит лёд, огнем своей души, даже в самых холодных и потерянных сердцах.
А дальше просто глушил боль работой. Встречал продуктовые машины, помогал с разгрузкой, вёл учет товара, убирался, закрывался и гасил неоновый свет в своей серой жизни. Вечером меня ждали вороны и вновь потемневшее окно светлого человека.
Каждый новый день стал похож на предыдущий. Я откровенно скучал и бездействовал. Ветер перемен перестал свистеть сквозь огромную дыру в моём сердце, а разум требовать несбывшихся надежд. Я шёл по пути смирения и защищал память своего мимолетного любовного забвения службой в «Моей любимой Сальме».
Но судьба под именем гадость быстро нашла себе новое проявление и вместе с крохотным звоночком над входной дверью магазина свой мимолетный аккорд решил сыграть мой отец, бесцеремонно явившейся в мой личный храм смирения.
– Ну, здравствуй, сыночек, – сказал он, запрокинув голову на бок и хитро прищурившись.
Он шаркал своими короткими ножками по полу и подползал к прилавку, словно голодная гиена.
– Что ты хочешь от меня? – спросил я с тревогой.
Самое страшное, что мне некуда было бежать от его прозорливых речей. В детстве он часто вымещал на мне собственный гнев. Отец никогда не поднимал на меня руку, нет, он работал на словесном давлении. Я мечтал о ремнях, углах, даже побоях, но мне досталось худшее из возможных наказаний – чувство вины за собственное существование.
– Мне всегда было стыдно за тебя, – медленно произнес он скрипучим низким голосом. – Но сейчас я просто вынужден признать – ты стал проклятием нашей семьи.
Я никогда не умел проносить сквозь себя все его слова. И так и не научился абстрагироваться или переходить во внутренний мир от всех его заунывных фраз, что резали мою больную голову ножом по стеклу. Детские психологи предлагали всё новые методики самоотвлечения, понимая, что отец терроризирует пылкое детское сознание при молчаливой поддержке матери, но моя беда в том, что я всегда верил каждому его слову. Верил и принимал за правду.
Мы все из детства. Вся наша жизнь и вся наша боль.
– Ты забрал нашу молодость, забрал наш любимый магазин, превратив его своей вульгарной вывеской в публичный дом. Испортил память прекрасной девушки, сломав ей жизнь! Бедняжка была вынуждена бежать от тебя, но ты преследуешь её и следишь за ней каждый вечер! Господи, об этом говорит весь квартал! Мы воспитали маньяка, убийцу, а теперь ещё и бандита, который громит магазины с этими наркоманами – латиносами! Ты – ничтожество, бездарь, иуда, что бросил нас и заставил страдать собственную мать своими выходками! Почему, почему тебя никак не пристрелят собственные дружки, паскудная ты тварь!