Фабрика драконов

Мэйберри Джонатан

Расстреливают? Наших? Нет, не может быть!

— По коням! — вскочил я, не помня себя.

Мы уже подлетели к двери, собираясь ворваться, но тут что-то произошло. Пальба была в разгаре, с секундными паузами, когда кто-нибудь из стрелявших менял магазин, но стоило мне схватиться за дверную ручку, как раздался новый звук.

Это был рев. Никак иначе не скажешь. Глубокий, грубый, исполненный свирепой силы рык. Извергаясь, его раскаты сотрясали стены и неистово плясали под сводами потолка. Что это? Какое-то животное? Точнее, дикий, необузданный зверь?

— Офигеть. Что это? — изумился даже Старший.

— Не знаю. И как-то даже знать не хочется, — поежился Банни, даром что сам не робкого десятка.

— А вот я знаю, — сказал я, распахивая дверь.

В проходе было пусто; раскаты рева и крики полонили его дальнюю часть. Я пополз вдоль стены, готовый продырявить любого, кто выйдет навстречу, чувствуя спиной, что Старший с Банни ползут следом, так же бесшумно.

На подходе к боксу Хекеля мы остановились. Металлическая дверь в нем была закрыта, но на уровне груди изъязвлена пулевыми отверстиями.

— Ну что, кэп, заходим? — спросил, поравнявшись со мной, Старший.

И тут стрельба разразилась с новой силой. Мы, не мешкая, рассеялись. Кстати сказать, толстенные стены бокса благополучно гасили все пули.

Выжидая, когда пальба хоть немного уймется, я рупором сложил ладони у рта.

— «Пила»! — рявкнул я что было мочи.

Стрельба на секунду заглохла, и тут снова грянул рев. Нет, не в ответ на мой крик. И, судя по всему, это был не голос человека, а рев зверя внушительных размеров и пугающей силы.

— «Пила»! — опять проорал я. — Это «Эхо»! «Э-хо»! «Э-хо»!

— Na pomosch! — раздалось из-за двери. На русском.

Нет, не «Пила».

Я крикнул снова, на этот раз позывные Хэка Петерсона:

— Бульдог, Бульдог! Это Ковбой! Ков-бой!

— Kakoi na fig kovboi! Spasai, brat! A-a-a!

— Dver derzhi! — выкрикнул еще кто-то.

За дверью снова взревело — слегка по-другому, не так густо, но столь же свирепо и дико, — и по новой раздалась пальба.

Старший смотрел на меня, ожидая указаний. Я же, подобравшись ближе к изрешеченной пулями двери, орал уже на русском, все пытаясь докликаться Хэка. Наконец — тоже ором — спросил, что там происходит.

На вопрос не ответили. Опять рев, опять выстрелы и истеричные крики на русском.

— Konets emu! — проорали из-за двери. Наконец оттуда раздался одинокий и тоскливый истошный вопль: — Valim!

— Ну что, лезем в эту бучу или нет? — спросил решительно Старший.

Я мотнул головой. Автоматные очереди делались короче и реже.

— Запас кончается, — определил Банни. — И все равно только акаэмы, будто стреляют с одной стороны. Или другого оружия ни у кого нет.

Раздалось несколько одиночных выстрелов, и пальба стихла: видимо, закончились патроны. И тут послышалось такое, отчего похолодело в груди. Темноту шилом пропорол душераздирающий вопль, на этот раз явно человеческий — высокий, полный невыразимой муки. Перерастая в заполошный визг, он оборвался жирно чавкнувшим звуком. И все. Тишина. Жуткая, мертвящая.

Я приблизился к двери, держа палец на спусковом крючке (теперь уже скорострельного пистолета). Тут снова раздался вопль, но не безысходного страдания, а злобного торжества хищника, познавшего вкус крови. По громкости он ничуть не уступал только что стихшей стрельбе; эхо, отпрянув от стен, тугим кулаком шибануло по перепонкам. Тем контрастней воспринималась нависшая вслед за тем тяжелая, недобрая тишина, не сулящая ничего хорошего. Секунду-другую мы стояли неподвижно; потом товарищи посмотрели на меня.

— Заходим на цыпочках, — прошептал я. — Гасим всех, кто не ОВН.

Старший с Банни кивнули. Времени на расспросы не было.

Взявшись за ручку двери, я рывком ее повернул. Выстрелов не последовало. В открывшуюся щель полетела моя последняя шумовая граната. Прикрыв от грохота уши, через секунду мы ворвались в бокс, готовясь довершить задел. И застыли.

Увиденное садануло как обухом по голове; лишь присутствие духа заставляло молчать и держать наготове оружие. За спиной судорожно вдохнул Банни. Мы молча озирали поверженную команду спецназа.

— Ну дела-а-а, — протянул вполголоса Старший.

Помещение было не сказать чтобы большим, примерно пятнадцать на двадцать, со штабелями коробок от пола до потолка. У стены стояло несколько укрытых полиэтиленом ЭВМ: старых, перфокарточных. Еще стол, стул и этажерка с ящичками формуляров. Пол усеян гильзами; призрачно-зеленоватым облаком слоился в спертом воздухе пороховой дым. И восемь трупов, неряшливыми грудами; вся команда в полном составе. Перебиты.

Но не просто перебиты, а растерзаны. Их оружие, как и они сами, еще не успело остыть; пальцы свело судорогой на курках. Островами в лужищах крови проглядывали оторванные конечности и головы.

— Боже, что здесь было? — зашевелился рядом Банни.

Я скорее почувствовал, чем увидел, как сплошной штабель коробок слева от меня начинает шевелиться, и едва успел оттолкнуть в стороны своих товарищей, прежде чем центнер бумаг, накренившись, грузно рухнул. Банни думал отскочить, но поскользнулся на предательски попавшей под каблук гильзе, да еще и смазал рукой по лицу Старшего.

Я едва успел увернуться от второго кренящегося штабеля, наставив готовый расплеваться огнем ствол на мелькнувшую за ним смутную тень.