Фабрика героев
Шрифт:
— Совершенно верно, сеньор Родригес. — Девушка уже почти смеялась, глядя на пожилого мужчину, комично откровенно выражавшего обуревавшие его чувства при помощи богатейшей мимики и энергичной жестикуляции.
— Пречистая Дева, теперь мне понятно решительно все! Что ж, донья Мария, раз уж сегодня у нас с вами не получится потанцевать, позвольте хотя бы пригласить вас на чашечку кофе. Вам знаком этот напиток?
— Знаком. Я училась вместе с уроженцами Pax Mexicana в Академии Свободных Планет на Картане. Странно было бы не познакомиться со вкусом кофе за три-то года! — Мэри слегка поклонилась. — Правда, ваши соотечественники уверяли, что кофе, который подавали в Кафе де лас Сомбрас, не идет ни в какое сравнение с тем, который варят на их родине…
— Ни слова больше, сеньорита, ни единого слова! Мы с вами сию же минуту садимся за ближайший столик, и если старый мошенник Филиппе немедленно не подаст вам лучший кофе в вашей жизни, я его просто убыо!
Ах, танго! Есть ли на тверди и меж звезд что-либо, более прекрасное? Если бы этот вопрос задали двадцатидвухлетней Мэри Гамильтон, она ответила бы отрицательно. Впрочем, возможно, все дело было в том, что ей повезло с наставником. Кстати, если хорошенько подумать, с наставниками ей везло всю жизнь. Но такого фанатика, как дон Эстебан, ей раньше не попадалось. Этот человек, похоже, задался целью заставить ее проникнуться философией танца — кто бы мог подумать, у танца, оказывается, имеется своя философия!
— Запомните, сеньорита, танго — танец безнадежной страсти. Именно безнадежной, с самого начала обреченной на разлуку. Заметьте, на разлуку, а не на забвение. И в одном единственном, трагически коротком танце вы должны уместить все: и встречу, определенную самой Судьбой; и любовь, такую, что кровь превращается в жидкий огонь, сжигающий душу; и обреченность расставания, предначертанную еще до того, как состоялась встреча… Вам известно, что говорили об этом танце в те времена, когда танго только-только перебралось из борделей в светские гостиные? Нет? Ну конечно, откуда… Тогда говорили, что если танго танцевать правильно, то кавалеру и даме полагается пожениться, ведь не только ее, но и его репутация испорчена непоправимо… Испортить мужскую репутацию? О, поверьте, донья Мария, можно, еще и как! Кстати, извольте прислушаться. Это? Это «Закат над Веракрус». Очень, очень старая запись. Поет автор, Рикардо Вернер. Совершенно нехарактерный для танго подбор инструментов, но что поделать — дон Рикардо увлекался рок-музыкой, что бы это ни значило… кстати, он был полукровкой, как и вы. Да-да, его отец был морским офицером с севера, а мать была нашей крови. Должно быть, именно поэтому дон Рикардо не смог устоять перед соблазном написать танго. Кстати, профессиональным музыкантом он не был: в его лице мы имеем тот самый редчайший случай, когда адвокат — представьте себе, адвокат! — оказался способен на что-то дельное. Разумеется, существует немало поздних обработок, выполненных в более традиционной аранжировке, но мне нравится именно этот, придуманный автором вариант. И честное слово, я бы не отказался познакомиться с женщиной, которая стала музой для неистового дона Рикардо…
И вот теперь Мэри стояла на краю площади Сан-Себастьян, возле той самой кофейни, где ей год назад подали чашечку действительно изумительного кофе. При воспоминании о том внимании, с которым новый знакомый и хозяин кофейни наблюдали за тем, как она делает первый глоток, она, не удержавшись, хихикнула. Как пристально они следили за выражением ее лица — дон Эстебан ревниво, дон Филиппе почти со страхом… как одновременно расслабились и с торжествующими улыбками поклонились друг другу… какую розу, красную до черноты, выхваченную как будто из темнеющего неба у нее над головой, преподнес ей дон Филиппе, украдкой вытирающий пот со лба… А потом дон Эстебан решительно заявил, что не намеревался больше брать учеников, но ради такого случая… нет-нет, сеньорита, не вздумайте отказываться! Вы должны танцевать, Господь создал женскую красоту для того, чтобы мужчина мог искушением и соблазном оправдать свою слабость и нежелание идти по пути добродетели! Да, разумеется, сеньорита, а вы как думали? Итак, решено!
Мэри улыбнулась своим мыслям. Научиться танцевать танго оказалось вовсе не таким простым делом, как ей казалось вначале. Дело было не в движениях — основные па она освоила моментально. Да и с выражением лица особых проблем не возникло: мисс Аманде Робинсон было не привыкать изображать все что угодно, от смущения невинной девушки до откровенной похоти, от ледяной холодности до пылкой страсти. Но дон Эстебан приходил в отчаяние от языка тела, того самого языка, упоминание о котором пришлось так исключительно к слову во время маленькой стычки на Картане.
— Ничего не понимаю, Филиппе, — жаловался он старому другу, уютно устроившись за дальним столиком кофейни, — что я ни делаю, она по-прежнему танцует «холодную красавицу». Неужели правы те, кто утверждает, что всем в жизни человека управляют гормоны? Те самые гормоны, которые подавлены у этой девушки проклятой химией? Это ужасно, Филиппе, разве можно так поступать с женщиной? И ради чего? Неужели пилотов-мужчин так мало, что еще и женщины должны учиться маневрам, векторам переходов, межзвездной навигации, подавляя в себе саму радость жизни? Женщина, которой запретили любить… Поверьте, я перепробовал все и не знаю, что еще можно предпринять в этой ситуации!
— Осторожнее, друг мой, — дон Гонсалес предостерегающе качал головой, — осторожнее! Пытаясь научить донью Марию испытывать страсть, — или хотя бы правильно изображать ее — вы рискуете тем, что чувства, которые стараетесь пробудить в ней вопреки всему естеству, отразятся от холодного металла ее рассудка и пронзят ваше собственное сердце…
— Ну что вы такое говорите, Филиппе, какие чувства, в мои-то годы! — Дон Эстебан со смехом махал рукой, а хозяин кофейни только со чувственно вздыхал. «Именно в ваши!» — Хотел бы сказать он, но обижать старого друга? В конце концов, еще год — и девушка покинет Санта Марию. Даст Бог, ничего непоправимого за это время не произойдет…
Мэри не знала об этом разговоре. Она просто делала все возможное для того, чтобы дон Эстебан одобрил наконец ее умение танцевать, и вот великий день настал. Впервые пришла она на площадь Сан-Себастьян не зрительницей, но полноправной участницей и теперь с нетерпением ждала начала фиесты. Роза, которую неизменно вручал ей при каждой встрече дон Филиппе, пламенела, как и ее губы. Парик, легкомысленное платье, туфельки на каблуках, длинные перчатки, макияж… Татуировку на виске она старательно замазала — среди знакомых ее наставника нашелся пожилой актер, подаривший ей крохотную баночку профессионального грима, маскировавшего все, что требовалось замаскировать и легко менявшего оттенок в зависимости от цвета кожи, на которую его накладывали. Мэри загорела, и это ей шло: дон Эстебан категорически заявил, что истинная тангера не может быть такой белокожей, как донья Мария, так что пришлось выбирать между краской для тела и загаром. Девушка выбрали загар и не жалела об этом. Теперь она понимала разницу между искусственной смуглостью и естественным оттенком, который приобрела ее кожа в результате часов, проведенных в саду виллы сеньора Родригеса. Неспешность жизни на Санта-Марии больше не казалась ей противоестественной, все чаще она вспоминала старую ирландскую поговорку: «Когда Бог создавал время, Он создал его достаточно». За этот год она лишь однажды выбралась в Пространство Лордан, предпочитая отдавать свободные дни и часы своему новому увлечению. Келли откровенно дулся, упирал на то, что следовало бы больше думать о будущем, если уж она хочет получить по завершении карьеры собственную яхту, но она только отмахнулась, пообещав другу взяться за ум, когда контракт на Pax Mexicana закончится.
Ну когда же наконец музыканты, расположившиеся на помосте в центре площади, настроят инструменты! Сил нет ждать, сколько можно! Внезапно она увидела в толпе знакомое лицо. О, это же сеньор Вальдес… надо же, как ему идет штатское, кто бы мог подумать! Однако в остальном он совсем не изменился: тот же разворот плеч тот же гордый взгляд, остановившийся… не может быть… Мэри уже приготовилась к радости от встрече с однокашником и вдруг поняла, что дон Хуан, в эту самую минуту приглашающий ее па первый танец, не узнал свою официальную спутницу. Ах так?! Да это же просто подарок судьбы! Благоразумно молча приняв приглашение, — голос-то у нее вряд ли так уж сильно изменился — она вслушалась в первые такты и надменно повела плечом: лучше этой мелодии ничего нельзя даже пожелать! Шаг, еще один, надменный и одновременно покорный взгляд искоса… Мужская ладонь на талии, провести кончиками пальцем по этой гладко выбритой щеке, откинуться на сильную руку, выпрямиться, вскинуть подбородок… Помни, что говорил тебе наставник: ты, именно ты выбрала этого мужчину, что бы он там ни думал; сейчас ты принадлежишь ему, а через минуту уйдешь, не оглядываясь… Последний аккорд, изысканный поклон мужчины, реверанс женщины…
— Благодарю вас за восхитительный танец, сеньорита. Меня зовут Хуан Вальдес. Могу ли я узнать ваше имя?
— Вы вполне уверены, что не знаете его, дон Хуан? — насмешливо прищурилась Мэри, позволяя себе, наконец, торжествующую улыбку при виде того, как все шире открываются глаза партнера.
— Не… не может быть… донья Мария?! Вот это да! Поверьте, я не каждый день ощущаю себя болваном, но…
— Но музыка снова играет, дон Хуан. Вы намерены танцевать, или мне следует поискать другого кабальеро?