Фабрика гроз
Шрифт:
— Нам сюда! — показал Ивар на дверь какого-то подъезда.
Они влетели в прохладный сумрак тамбура между двумя входными дверями. Сверху сквозь пыльное, никогда не мытое окошко падал серенький свет, освещая их ошарашенные и изумленные лица. Кристина прыснула: ей было смешно, и она сама не знала, почему. Ивар тоже улыбался.
— Ты ждала меня? — спросил он, снимая с ее щеки намокшую черную прядку.
— Да.
— Прямо под дождем? Ты ведь вся мокрая…
— Без разницы.
На ней не было очков, и она вновь смотрела на него снизу вверх своими прозрачными серо-синими глазищами. Как тогда, в первый раз, когда Ив отвез ее к штабу…
За приоткрытой подъездной дверью глухо шумел дождь, лужи кипели и пенились. Кристина задела плечом стену, и на темно-коричневой краске остался влажный след…
В этот момент кто-то стал подниматься на крыльцо. Остановился, стряхивая зонтик… Ивар юркнул за дверь и притянул к себе Кристину. Высокая створка со старинной бронзовой ручкой сама собой прикрыла их убежище. Они затаили дыхание… Как было весело и глупо прятаться бог весть от кого, бог весть зачем и отчаянно бояться, что этот «кто-то» сможет обнаружить их!
Сквозь мокрую рубашку Ивар чувствовал горячую кожу прижавшейся к нему Кристины. И сердце у нее стучало то ли очень ощутимо, то ли очень громко. Он нагнулся к ней, коснулся губами ее виска, потом щеки. Кажется, он слышал, как ее босоножки одна за другой упали на пол…
… Все кончилось из-за телефонного звонка. Ивар долго не брал свой сотовый, и надсадная трель все звенела и звенела в гулких пролетах подъезда.
— Ответь, — тихо сказала Кристина, чуть отстраняясь от него.
Тяжело дыша, весь какой-то ошеломленный и потерянный от ее поцелуев, Ивар достал телефон.
— Да!
Это была Леденцова.
— Ив, знаешь, кто у нас здесь сидит? Твоя жена!
Послышалась какая-то возня, после чего до боли знакомый голос произнес: «Дай я сама с ним поговорю!»
— Алло! — завлекательно пропела Люба. — Я уже была на твоей квартире, но у меня не было сил ждать до вечера! Ты где сейчас? Можешь приехать?
Ивар молча смотрел на Кристину, не совсем понимая, чего от него хотят. А в ее испуганных глазах ясно читался вопрос: «Неужели уходишь?!»
На одной чаше весов лежала вся его прежняя жизнь, привычки, работа, друзья… На другой чаше весов лежало то, что нельзя объяснить никакими словами.
Черт, он же уже все решил! И давным-давно понял, что так нельзя, что Любочкин папаня сделает все, чтобы у него никогда больше не было работы. Во всяком случае, на таком высоком уровне, как сейчас. Москва — очень маленький город, где все друг друга знают и все друг от друга зависят. Да дело даже не в этом! Как быть с Ромкой?! Как быть с ребятами?!
— Тебя ждут, иди… — беззвучно прошептала Кристина. Каким-то образом она все поняла.
Какая может быть жена, какая работа, когда вот она, рядом, и все понимает?!
— Тебя подвезти? — спросил Ивар, и голос у него вышел какой-то извиняющийся, как у напроказившего мальчишки.
Она покачала головой.
— Нет, у меня своя машина.
— Тебе до скольки можно звонить?
— Ты же в прошлый раз так и не позвонил…
— Я не знаю, почему я этого не сделал. Наверное, просто боялся.
Она вскинула удивленные брови.
— Боялся чего?
— Вот этого…
Ивар вел машину почти автоматически. Гроза прошла, от луж поднимался пар, и в каждом кусочке мокрого города отражалось солнце.
А ему надо было возвращаться к жене, к работе, к мыслям о том, как из этого дурака Стольникова вновь сделать местного губернатора.
Впрочем, пока у Ивара было еще несколько минут свободы. И он думал о том, что Кристина — полуребенок-полуженщина, хорошенькая, как котенок, которого хочется взять на руки и прижать к груди. О том, что это зд'oрово, что Вайпенгольд наврал с три короба. О том, что Кристина удивительно нежно целуется, и что у нее такие умопомрачительные духи…
… В штабе царила обычная суматоха: носились курьеры, галдели журналисты и дизайнеры, кто-то требовал денег, кто-то спрашивал, куда сваливать агитационные плакаты… Ивар шел сквозь толпу, с удивлением замечая, что теперь это все как-то к нему не относится, что он как бы абстрагировался от всех этих дел, столь важных для него еще утром.
Люба ждала его, сидя на диване в комнате негативщиков. Как всегда она выглядела потрясающе: высокая прическа, стильное белое платье-футляр, загорелые колени…
Несмотря на стройную фигуру и тонкую талию, Люба занимала на удивление много места, и от ее присутствия сразу становилось тесно и жарко. Она была как правительственная делегация — дорогая, недоступная и непонятная. И при ней все тут же начинали стесняться своих мятых джинсов, недокуренных сигарет и армии пивных бутылок, выставленных вдоль плинтуса. Даже кошка Килька, обожавшая гостей, спряталась под леденцовское кресло и обалдело взирала оттуда на пришлое чудо-юдо.
Ивар стоял на пороге, не зная, что сказать. Сейчас по закону жанра должен был произойти обмен объятиями и поцелуями, но от этой мысли его как-то передергивало: он не умел в одно мгновение перепрыгивать от одной женщины к другой.
— Ты где пропадал? — спросила Люба тихим голосом. В ее глазах как всегда застыла обида.
«Опять надулась!» — обречено подумал Ивар, и тут же по привычке включился в ее игру, по правилам которой положено не показывать своих истинных чувств.
— Я ездил к шефу, — ответил он.
— Мы туда звонили. Секретарша сказала, что ты ушел сорок минут назад, а отсюда до него ехать три минуты.
«Да пошла ты!» — ругнулся про себя Ивар. Вся контора — и Никитин, и Леденцова, и Боголюб высунулись из-за своих компьютеров и смотрели, как он оправдывается перед ней как школьник.
— Пойдем, — сказал он, беря жену за руку и чуть ли не силой уводя в свой кабинет.
Когда дверь за ними закрылась, Люба тут же сняла с себя королевскую маску, которая предназначалась у нее для простых смертных.