Фабрика гроз
Шрифт:
Ивар заложил руки под голову и уставился куда-то в потолок.
— Нет. Нам просто нужна правильная формула.
— Так где ж ее взять-то?
— Там, где вообще берутся все формулы жизни — у философов. Философы это как раз те люди, которые придумывают, как нам жить дальше. Именно они придумали и «третий Рим», и коммунизм, и гражданское общество. А для начала надо определить, чего же нам всем хочется.
— Если не в личном плане, то богатства и стабильности, — отозвалась Кристина.
— Насколько мне известно, богатство — это современные, удобные и красивые вещи, которые кто-то изобрел, — сказал
— Выборщики, — вставила Кристина.
Ивар кивнул.
— Точно. То есть люди, которые ничего не создают. Убери нас из жизни и ничего не поменяется. А убери из жизни, например, Сикорского — и у нас не будет вертолетов. Убери Попова — не будет радио.
— Но это же не формула — «Уважайте своих изобретателей!» — возразила Кристина.
— Думаешь? — усмехнулся Ивар. — История говорит об обратном. Например, Англия до конца пятнадцатого века была самым задрипанным королевством на задворках Европы. А начиная со времен королевы Елизаветы, там стали поддерживать на государственном уровне тех, кто создает богатство своей стране. Англичане законодательно превратили изобретательство в очень выгодное занятие, и народ ринулся творить! Что мы имеем в результате? Не прошло и пятидесяти лет, как Англия стала супердержавой. Та же самая ситуация повторилась в послевоенной Японии. Там камня на камне не осталось после американских бомбардировок, а ничего, через пару десятков лет она вновь выбилась в мировые лидеры. А почему? Их изобретатель — уважаемый и богатый человек, а наш изобретатель — чокнутый сутулый очкарик, который всех уже замучил своими безумными идеями.
В войне побеждает тот, кто лучше вооружен и оснащен, в мирной жизни выигрывают те, кто умудряется продать больше своей продукции и своим, и чужим. Что мы покупаем сейчас? Иностранные изобретения! Что продаем? Сырье для иностранных изобретений, которые потом нам же перепродают! И при этом мы ждем, что наши депутаты вдруг сделают так, чтобы мы враз разбогатели. Как же!
Кристина молчала.
— А ты почему занимаешься выборами, если считаешь их глупым и бесполезным занятием? — спросила она наконец.
— Может, мне нравится воевать, — сказал Ивар полушутя-полусерьезно. Может, я хочу заработать. А может, мне просто хочется потешить свое самолюбие: «Я посадил этого губернатора на его место. Кем бы он был без меня?»
— А почему бы тебе не рассказать об этих идеях Стольникову или кому еще из больших политиков?
Ивар вздохнул.
— Кристин, Стольникову сейчас не до этого, понимаешь? Выборы — это очень сильный стресс… Нельзя думать о двух вещах сразу: и о том, как бы тебе избраться на должность губернатора, и о спасении человечества. Это разные профессии!
Кристина принялась одеваться.
— Знаешь, сколько времени? Три часа. Я поеду, а ты спи. Тебе надо выспаться. Или поехали ко мне, если не хочешь идти домой…
Ивар взял ее за рукав.
— Ну-у! Не уходи!
Кристина обняла его взлохмаченную голову.
— Ты же сам говорил, что тебе завтра встречаться со Стольниковым. Тебе надо быть свежим и подтянутым, а то он подумает бог весть что. А еще охранники донесут ему, что ты, на ночь глядя, привел какую-то девку…
— Пусть доносят. Мне нет дела.
Все-таки счастье — это когда не хочется, чтобы в жизни что-нибудь менялось. Ты взлетаешь так высоко, что любое изменение неизбежно приведет к падению.
Кристина была счастлива. Вот сейчас, в этот самый миг, у нее не было никаких проблем. Она просто держала Ивара за руку и могла просто быть рядом с ним.
ГЛАВА 10
(среда)
Люба так никуда и не уехала. Вернувшись в пустую квартиру Ивара, она принялась было собираться, но так ничего и не сделала: все валилось из рук, слезы лились потоком, а в голове змеиным клубком вились черные мысли. Она просто не понимала, как он мог разлюбить ее! Такого не могло быть! Слишком многие мужчины слишком часто говорили ей, что она необыкновенно умна и хороша собой. Неужели Ивар этого не замечает?!
«Он просто обиделся на меня. Это пройдет», — повторяла она, мечась по квартире с погасшей сигаретой в руке.
Но по каким-то неуловимым признакам Люба с самого начала поняла, что Ивар больше не хочет быть ее мужем.
«Это все они, его мерзкие дружки, и эта сука Леденцова!» — твердила она, вновь и вновь пытаясь отыскать причину всему случившемуся.
От одной мысли о предстоящем разводе Любе становилось дурно. Ей представлялось убитое лицо мамы, бешенство отца, всегда ярившегося от любого покушения на честь семьи… Ведь бросив ее, Ивар всему свету объявлял, что она, красавица Люба, — ни на что не годная, неинтересная, надоедливая баба, и уж лучше быть одному, чем с ней.
Хотя почему же «одному»? Вполне может быть, что он нашел себе какую-нибудь провинциальную лимитчицу, которая смотрит ему в рот и задыхается от восторга от каждого сказанного им слова.
— Он не дурак, он не женится на такой! — сквозь слезы уговаривала себя Люба.
Но могучее художественное воображение уже нарисовало ей портрет длинноногой блондинки, повисшей на руке ее Ивара. И тогда волна ненависти окатывала истерзанное Любино сердечко.
Надеясь на какое-то чудо, она прождала его до ночи. В голове выстраивались картины, что вот, сейчас Ивар вернется, обнимет ее, и весь этот ужас как-нибудь сам по себе рассосется.
Полвторого усталая и обессиленная от бесконечных слез, Люба уснула.
Утро не принесло ничего нового: Ивар так и не появился.
«Застрял у какой-нибудь бабы, — окончательно поняла она. — Не может же он ничего не есть, ни пить, не менять одежды…»
За окном кипела солнечная летняя жизнь, а здесь, в заброшенной квартире с раскиданными по всем углам вещами, стояла какая-то мертвая тишина. От острого приступа одиночества Люба готова была завизжать. О, господи, еще никогда она не чувствовала себя такой несчастной!