Фабрика игрушек
Шрифт:
– Бред какой-то, а? – пробормотал он.
– Теперь ясно, чего они хотят. Они еще позвонят, – произнес Антон. Все присутствующие слышали разговор через громкоговоритель.
– Больше часа прошло, – заметила Настя. – Почему они требуют, чтобы не обращались в милицию? Может, уже обратились?
– Возможно, следили за тобой.
– И за квартирой?
– И за квартирой. И потом, похитители всегда говорят, чтобы не ходили в ментовку, – сказал Антон.
– Плевать на то, что они говорят! – Лена встала. Глаза у нее были красные от слез. – Я иду в милицию!
– Сядь! – приказал Мартынов. – Антон, что ты думаешь?
– Есть варианты. Но, скорее всего, это недоразумение. Кто-то что-то пронюхал о нашем китайском госте, но информация искаженная, и похитители переоценивают наши возможности.
–
– Если ты о ментах, думаю, Лена права.
Старший лейтенант милиции Рустам Губайдуллин готовился в зарубежную командировку, во Франкфурт. Там коллеги из дружественной германской полиции задержали некого Селина, группу которого он как раз и разрабатывал. Еще в прошлом году все бандиты оказались за решеткой, а сам Селин ухитрился удрать за границу. И хорошо сделал, потому как теперь у Рустама появился замечательный повод съездить во Франкфурт. Об экстрадиции бандюги даже речи не велось – он там у немцев натворил всяких чудес, но снять с него показания следовало обязательно. И кому ж это сделать как не Рустаму? Решение начальства о командировке он воспринял как заслуженное поощрение. Приняли это решение две недели назад, и с тех пор Рустам тем только и занимался, что распихивал зависшие на нем материалы разным товарищам по работе.
И в такой-то момент принять к производству похищение дочки бизнесмена Мартынова! Но на то и начальство, чтобы раздавать указания. Мол, в отделе никого более подходящего нет, до отъезда, мол, все еще можно сделать по горячим следам, а в случае чего, найдем, кому передать. Главное, начинай, Рустам!
С одной стороны, подобное отношение начальства душу, что несомненно, грело. Как ни крути, а, стало быть, никто лучше старшего лейтенанта Губайдуллина не сумеет расстроить злые козни. Но, с другой стороны, глядишь, и во Франкфурт вместо него запросто может слетать какой-нибудь сотрудник прокуратуры в хорошем дорогом костюме.
Короче, Мартынов со своими проблемами явился совсем некстати. И это была только одна из причин, и не главная, из-за чего старший лейтенант демонстрировал визитеру сдержанную нахмуренность, переходящую даже в суровость. Главная же причина такого отношения заключалась в том, что Рустам органически недолюбливал каждого, у кого в кармане водилось более пяти тысяч рублей. А с этого скромного трудяги-бизнесмена хотят снять миллион баксов! Неслабо! И ведь ясно же, что злодеи не ошиблись адресом – деньжата у убитого горем отца, конечно, имеются. Так что особого сочувствия к потерпевшему не наблюдалось.
Да и чем можно его утешить? Тем, что дочь, возможно, еще жива? По статистике преступники не всегда сразу же убивают похищенного – не всегда, а только в 70 % случаев. Да, такая статистика. Высказываться на эту тему Рустам не стал из гуманных соображений.
Потерпевший выглядел пришибленным, словно после мучительного похмелья, говорил медленно, а Рустам строчил быстро, размашистым, неразборчивым почерком. Так часто пишут участковые терапевты и вообще люди, которым по долгу службы приходится много записывать. Рустам в причудливости своего почерка достиг заметных успехов. Почти каждое слово, даже не самое длинное, растягивалось у него в целую строку разлинованного протокольного листа со щедрым отгибом для последующей склейки. При этом он не фиксировал дословно, а литературно обрабатывал текст, превращая сбивчивый рассказ потерпевшего в привычный милицейский канцелярит. Из всех знаков препинания Рустам признавал только точку. И вот он поставил последнюю, в конце, и придвинул стопку листов Мартынову.
Тот не стал даже делать вид, что разбирает каракули, вывел под диктовку, мол, записано верно, поставил подпись. Возвращая листки, он взглянул прямо в глаза Губайдуллину. Было очевидно, что ничего хорошего от милиции потерпевший не ждет.
Это зря вы так, господин Мартынов! Бывалый опер Рустам Губайдуллин сделает все, что возможно в оставшиеся до отъезда дни. А уж что он при этом думает о вас лично – это, извините, его дело. Хотите услышать сюсю-мусю и разные сочувственные слова – это не сюда, не по адресу. А что касается работы – не извольте беспокоиться.
И все-таки, уже немного позднее, хотя он и не чувствовал перед Мартыновым никакой вины, Рустаму делалось немного не по себе, стоило только вспомнить тяжелый, немигающий взгляд темных глаз. Врагам этого миллионера не позавидуешь – этот человек мог быть очень опасен!
6
Фима и ее возлюбленный встречались почти всегда в его московской квартире возле Никитских ворот. И почти всегда по делу. Фима получала очередную информацию, другими словами, наводку, или приносила своему избраннику оговоренную долю – материалом, то есть, как правило, золотом, драгоценностями, либо деньгами, если грабители сами реализовывали добытое. Покончив с делами, они занимались сексом, и это было совсем неплохо.
Серафима давно установила, что квартира съемная, скорее всего, у возлюбленного где-нибудь в другом месте или в другом городе существовала семья, но разве это могло иметь какое-либо значение? О встрече они условливались по телефону. Приятная, необременительная связь, к тому же очень полезная для обеих сторон.
Впрочем, Фима считала правильным пользоваться иногда и другими источниками информации, чтобы не зависеть полностью от своего поклонника. Ценным наводчиком оказался некто Вова Цыплаков, немолодой уголовник, которого за глаза другие члены банды презрительно именовали «синяком». Именно он дал ярославского коллекционера, и он же, Вова, отвез медальки своему заказчику и приволок назад весьма солидный куш.
Получая заработанную долю, Цыплаков всякий раз менялся в лице, обычная настороженность исчезала, он горделиво улыбался, принимал деньги и слова благодарности со всей серьезностью, словно стахановец, которому вручают диплом.
– Вован не фраер, за базар всегда отвечает, – говорил он о себе в третьем лице. – Эх, Фимка, встретить бы тебя раньше, сколько хорошего можно было б наворотить!
В далеком 84-м, когда расчудесной Фимы не было рядом даже в помине, Цыплаков загремел в тюрьму, можно сказать, случайно. Ему тогда как раз на днях исполнилось двадцать шесть, и вместе со старшим братом они отправились грабить расположенную по соседству сберкассу. Братья не раз бывали внутри – сопровождали мать, получавшую там пенсию. (Пенсию парни тут же забирали и пропивали). Ночью они вошли со двора, легко отжали дверь. Замок, надо сказать, был хилый, и никого это не волновало, поскольку внутри дежурил вооруженный охранник. Чучело огородное, весь скрюченный артритом – братья рассчитывали, что при виде двух здоровенных лбов в черных масках старик наложит в штаны. Но вышло иначе. Вместо того, чтобы по-тихому позволить связать свои старые кости, охранник полез зачем-то в кобуру. Никто не собирался его убивать. Но когда идешь на дело, ты же весь на мандраже, это ж грабеж, а не какая-то рыбалка. Наверно, надо было просто прикрикнуть на старого мудака, может, стукнуть его несильно. Но в руке у Вовы был нож, он ударил – и все, нету старика, умер. Деньги они взяли, немного, правда. Но из-за того, что все пошло наперекосяк, забыли о всякой предосторожности, вышли прямо на улицу, да еще стояли там под фонарем, ругались между собой, кто-то из соседей увидал их в окно. Брат получил поменьше, но до конца срока не дотянул, помер на зоне от туберкулеза. А Вован откорячил свои 15 лет, как говорится, от звонка до звонка. И оно все бы ничего, если б не подсел он на всякие там колеса. Ширяться – этого нет, иглу в руки не брал, с детства боялся уколов, но и таблетки денег стоят, и немалых. Хорошо, что есть Фима, с нею не пропадешь!
Цыплаков сказал по телефону условную фразу, и вот теперь прикатил в Питер. Адрес свой Фима не сообщила, страхуется, договорились, что на почте возле Московского вокзала его встретит Парамоша.
Вова увидел его у окошечка «до востребования», тот беспечно болтал с какой-то киской, распетушил хвост, ничего вокруг не замечает. Вова сунулся в окно со своим паспортом – а что делать, не стоять же посреди зала, словно пень? Парамошка заметил его, наконец, не спеша и ласково этак распрощался со своей подругой, но теперь уж ему пришлось ждать, пока сонная почтальонша просмотрит все письма на букву «Ц». Цыплаков сыграл чистый спектакль, мол, до чего он огорчен, что нет ему письма. И, наконец, они с этим наглым корешем поехали к Фиме на адрес. Поехали на метро; с такой рожей, как у него, у Вовы, по нахалке объяснил Парамошка, никто их в тачку не посадит.