Фабрика мертвецов

Кащеев Кирилл

Щупальца серебристого света метнулись к нему, закружили, оплели плечи, приникли к груди, к шее, к лицу… Митя пошатнулся, чувствуя непреодолимое желание опуститься на землю, свернуть калачиком и уснуть, обязательно подмостив под голову руку с серебряным ножом… обязательно…

«Опять я попался… Мара, дрянь… Нарочно…»

– Придет страшный мертвячок… Схватит Митю за бочок…

Родич князей Белозерских, спящий меж штабелями, как побродяжка… Фу! Обсмеют! Митя судорожно распахнул глаза…

Светящиеся лунным серебром детские

лица с плотно закрытыми… и зашитыми тонкой серебряной нитью веками были совсем рядом, близко-близко. Не размыкая соприкасающихся висок к виску голов, детишки надвигались на него. Вокруг вспыхнул белый свет, и словно ледяная сосулька вошла Мите в грудь. Сердце затрепыхалось, заходясь запредельной, невыносимой болью… и встало.

Зато рука с ножом судорожно дернулась вверх, нацеливаясь призрачному мальчишке в подреберье.

– А ну, пошли вон отсюда! – вдруг яростно и звонко выкрикнул девчоночий голос.

Колени у Мити подломились, и он рухнул, упираясь руками в землю, и коротко, по-собачьи дыша в такт неистово колотящемуся сердцу. Перед самым носом у него торчали маленькие, для детской ноги, поношенные сапожки, и подол разрезной юбки. Уже знакомая по роще девчонка с мышастой косицей, стояла, воинственно уперев руки в бока, меж ним и как-то растерянно мерцающей призрачной парочкой.

– Вон, я сказала! Вооон! – девчонка бросилась прямиком на мерцающих детишек… и те как были, спинами вперед, понеслись прочь, точно их гнал ветер.

– Выкрутилссся… - клыкастая морда рыжей мары вдруг возникла над Митиным плечом, едва не заставив того снова плюхнуться на землю. – Везсссучий… Хорошо… Пригодитссся… - черные крылья хлестнули воздух – мара взмыла в закатное небо.

Детишки подернулись рябью, как отражение в воде… и пропали. Гнавшаяся за ними девчонка вылетела из «проулка» меж штабелями… оглянулась на оставшегося позади Митю… и со всех ног дернула прочь.

Глава 20. Девочка-мышь

Маленькая девчоночья фигурка неслась мимо штабелей с товарами – полоскались на бегу полотнища разрезной юбки, пузырились рукава вышитой рубахи.

– Аааай! – высунувшаяся меж штабелями рука цепко ухватила девчонку за короткую косицу, рывок… и ее утянуло в сумрак «проулка».

– А-ах! – девчонка судорожно выдохнула, когда ее приложило спиной об кирпичный штабель.

– Здесь еще сквозные проходы есть. – нависая над ней, любезно сообщил Митя. – Очень удобно. – дышал он по-прежнему часто и судорожно – при каждом вздохе в груди вспыхивала боль.

Девчонка молча рванулась. Зажатая у Мити в кулаке коса натянулась, швыряя ее обратно, прямо Мите в объятья. Кавалер оказался вовсе не галантным, и снова приложил ее лопатками об кирпичи.

– Шо ж ты робышь, панычу? – простонала девчонка. – Я ж тэбэ врятувала!

Маленькая селяночка даже не подозревала, насколько она права. Ему и впрямь повезло – он и очередные навьи просто разошлись.

Хотя кто его знает, сумел бы он справиться одним ножом с этим… этими… кем бы они ни были.

«Ну, мара…» - с беспомощной злобой подумал он, понимая, что таскающейся за ним смертевестнице ничего сделать не сможет. Зато у него тут есть вполне живая крестьяночка, на которой можно отыграться. Митя предвкушающе поглядел на притиснутую к штабелю девчонку.

– Ты сама-то не навья? – вырвалось у него. Косица у девчонки была мышастая и сама – мышь-мышью. Лет тринадцати, а то вовсе двенадцати, тощенькая, остроносенькая, черты лица мелкие, ручонки-веточки… Митя вспомнил оставшуюся в поместье младшую Шабельскую, Алевтину: оказывается, толстые щеки – не самое страшное, толстушка выглядела получше, чем этот… скелетик.

– Що, паныч, спужался? – кривая усмешка девчонку тоже не красила. – Теперь повсюды навьи мерещиться почнут?

– Языкатая… - то ли одобрительно, то ли осуждающе протянул Митя. – Ну, рассказывай.

– Що розповидаты, панычу? – глаза у девчонки тоже были тусклые, серые, в окружении белесых ресничек. Совершенно бесцветное создание, даже удивительно в здешнем краю ярких красок.

– Всё. – без колебаний ответил Митя.

– Ну той… Якщо всё… - девчонка шмыгнула носом, покосилась на Митю испуганно и прошептала. – Каська тройню принесла.

– Какая еще… Каська? – растерялся Митя.

– Так кошка же! Один котеночек биленький та два сиреньких. Олене з хутора батько з ярмонки, з Катеринослава, намисто привез – таке гарне! А Миколку мамка выпорола, бо колы гусей пас, одного гусенка ястреб схопыв, а що Мыколка мог зробыты, ястреб як налетит… - девчонка вдруг осеклась, глаза ее изумленно расширились, казалось, она просто не верит, что это происходит с ней!

– Это ты мне так «все» рассказываешь? – с задушевной ласковостью поинтересовался Митя, плотнее сжимая пальцы на тонком детском горле.

– Что вы… що ты робышь? – прохрипела девчонка… и попыталась заехать ему коленкой между ног.

Митя едва успел отступить в сторону. Усмехнулся – бойкая какая! – хлестко шмякнул ладонью по выставленной коленке: не столько больно, сколько обидно.

– Шутка не удалась, побег – тоже. Может, хватит дурочку корчить? Что… тут… у вас… происходит? – спросил он, на каждое слово стукая девчонкой об штабель. Для большей убедительности.

– Отпустите… меня… немедленно… - девчонка снова рванулась, но уж такую-то малявку он точно мог удержать.

– Зачем бы мне это делать? – хмыкнул он, наматывая ее косицу на кулак, и она явственна растерялась – видно, и впрямь задумалась, зачем. Чем быстрее поймет, что деваться ей некуда, тем лучше. – Здесь происходит нечто… крайне недоброе. – хотелось выразиться покрепче, но светский человек не позволяет себя ругань всего лишь из-за риска для жизни. – Ты в этом замешана. Ты была утром в роще…