Фабрика офицеров
Шрифт:
Сорок фенрихов учебного отделения «X» все еще стояли на своих местах. Преимущества офицеров на них пока еще не распространялись. Они не могли просто так разгуливать, хотя бы и следуя примеру генерала. Им для этого нужен был приказ — а он, конечно, не последовал.
И вот они стояли в три шеренги в положении «вольно», в тяжелых касках, держа винтовки у ноги. Сорок совсем юношеских лиц, но у некоторых из них были глаза пожилых умных людей. А едва ли кому-нибудь из них было больше двадцати.
В этом потоке они были самыми молодыми.
— Хотелось бы мне знать, — заметил фенрих Хохбауэр своему соседу, — откуда это господа офицеры взяли спиртное? Ведь уже неделя, как его не выдают.
— Может быть, они умеют экономить! — ухмыльнулся фенрих Меслер. — Могу вам сказать только одно: главный стимул, побуждающий меня стать офицером, — это бутылка, один из убедительнейших аргументов.
— Это просто разложение, — резко ответил фенрих Хохбауэр, — подобное следовало бы запретить. Против таких вещей следовало бы принять меры.
— А ты взорви всю эту контору, — посоветовал фенрих Редниц, — тогда состоятся массовые похороны и нам по крайней мере не придется непрерывно бегать на кладбище.
— Заткни свою нахальную глотку! — грубо ответил фенрих Хохбауэр. — И прекрати лучше эти грязные намеки, или ты меня еще узнаешь.
— Можешь не стараться, — ответил фенрих Редниц, — я тебя и так уже достаточно хорошо знаю.
— Да перестаньте вы! — воскликнул фенрих Вебер. — Я предаюсь печали и прошу проявлять к этому уважение!
Беспокойство среди фенрихов слегка улеглось. Они осторожно огляделись: генерал был далеко, а офицеры все еще пытались выгнать мороз из озябших ног. Бутылка капитана Катера между тем совершенно опустела, однако капитан Федерс все еще продолжал развлекать приятелей двусмысленными шутками. Все словно и думать забыли, что неподалеку от них стоял гроб.
Но там был еще капитан Ратсхельм, бравый, неутомимый опекун фенрихов — начальник потока, которому подчинялось учебное отделение «X». Стоя по ту сторону могилы, он все время поглядывал на них, и взгляды его были полны наивной доброжелательности.
Капитан Ратсхельм рассматривал своих фенрихов с отеческой симпатией. Они, пожалуй, слегка расшумелись, но он считал это признаком их возросших морально-боевых качеств. Они пришли проводить в последний путь своего наставника, лейтенанта Баркова. И, слава богу, вели себя при этом не как бабы, а почти как настоящие солдаты, для которых смерть — обычное явление в этом мире, их постоянный попутчик. Так сказать, самый верный друг. И если не слишком-то уместно бодро смотреть ей в глаза — известная невозмутимость в этом деле все же весьма похвальна. Таков был Ратсхельм.
— Там, на фронте, — говорил тем временем, почесываясь, фенрих Вебер, — у нас не уходило много времени на похороны, буквально пять минут — чтобы только вырыть могилу. А здесь закатывают такую церемонию! Я, собственно говоря, не имею ничего против, но если уж делать все, как полагается, то нам следовало бы предоставить свободный вечер, а я бы уж знал, как его провести! Внизу, в городке, я разыскал себе неплохое развлечение — малышку зовут Анна-Мария. Я сказал, что женюсь на ней, когда стану генералом.
Беспокойство среди фенрихов снова возросло. Большинство из них, однако, клевало носом или пыталось согреть озябшие ноги, изо всех сил шевеля пальцами. Топать всей ступней они не решались, но зато могли потирать руки, а один из третьей шеренги даже умудрился засунуть их глубоко в карманы шинели.
Только первая шеренга, бывшая у всех на виду, не могла не сохранять выдержку. Кое-кто из стоявших в ней делал вид, что с печалью смотрит на гроб. На самом деле их интересовала только его выделка — имитация под дуб, но, по всей видимости, сосна; канты из жести; матово отсвечивающая краска; неуклюжие ножки. И двадцатый раз читали они надписи в большинстве своем на красных, покрытых свастиками лентах венков, сделанные золотыми или же черными как смоль буквами:
«Нашему дорогому другу Баркову — спи спокойно — от офицеров 5-й военной школы», «Уважаемому незабвенному учителю — от благодарных учеников».
— Кто знает, кого нам теперь дадут в наставники, — задумчиво сказал кто-то из фенрихов и посмотрел вдаль, на скопление крестов, камней, кустов и холмов, составлявших кладбище.
— Какая разница, — грубовато отозвался другой, — мы все равно уже дошли с этим лейтенантом Барковом — так и с любым другим тоже дойдем. Главное, чтобы здесь никто не нарушал общего порядка — тогда мы всего сможем добиться!
— От этих ребят я могу ожидать всего, — объяснял своим соседям капитан Федерс, всезнающий и трезвомыслящий преподаватель тактики. — Я вполне допускаю, что они могли довести собственного офицера-инструктора. Потому что ведь лейтенант Барков не был ни идиотом, ни человеком, уставшим от жизни; к тому же он превосходно разбирался в саперном имуществе. Он, кажется, только не сумел раскусить свою ватагу — и это было его ошибкой. Я же его столько раз предупреждал! Но твердолобые идеалисты, не имеющие понятия о практической стороне своей деятельности, — люди безнадежные.
— Он был примерным офицером, — заверил подчеркнуто строго капитан Ратсхельм.
— Именно поэтому! — лаконично отозвался Федерс и поддал носком сапога камешек. Тот скатился в отрытую могилу.
— Вы не слишком-то благочестивы, — сказал Ратсхельм, который почувствовал себя задетым.
— Мне неприятны эти нарочито выспренние похороны, — ответил Федерс. — А умиротворяющая болтовня о покойном вызывает во мне отвращение. Но в то же время я спрашиваю себя: какую цель преследует всем этим генерал? Он наверняка имеет какое-то намерение, но какое?