Фаэрверн навсегда
Шрифт:
— Ты… меня… любишь?.. — разобрала я сквозь всхлипы.
Младший ар Нирн замешкался с ответом и в этот момент в комнату вошёл Файлинн. Кинул заинтересованный взгляд в мою сторону, увидел, что я слежу за разыгравшейся сценой, довольно улыбнулся и заговорил:
— Ваше Величество, осмелюсь спросить, что здесь происходит? Ураган? Торнадо?
Атерис отшатнулась от Астора так, будто её ударили плетью. Отчаянно вытирая мокрые щёки, поворотилась к Первосвященнику:
— Я слышала, ты… вы велели привести сюда некую пленницу! Хотела взглянуть на
— Я спокоен, как никогда, моя королева, — Файлинн слегка поклонился, — однако вас ввели в заблуждение! Здесь никого нет, вы уже убедились в этом!
— Файлинн! — королева смотрела на него, кусая губы.
Моя сводная сестра была красива той порочной красотой, что даёт соединение юности и греха. Её красота восхищала, её красота отталкивала.
Первосвященник перевёл взгляд на Астора и мягко приказал:
— Покинь нас, сын мой!
Тот кивнул по-военному, вышел, не оглядываясь, плотно прикрыл за собой дверь. Видимо, подобные сцены между королевой и её духовным отцом были для него не в новинку.
Я как-то упустила момент, в который Файлинн пересёк комнату и остановился вплотную к Атерис, сжав её плечи. Судя по тому, как она скривилась, ей было больно…
— Что ты себе позволяешь? — прошипел он. — Мне заставить тебя убирать здесь, как простую служанку? Совсем страх потеряла!
— Я… я… — пыталась оправдаться та, смертельно бледная, с огромными зрачками, в которых плескалось то ли отчаяние, то ли страх.
Неожиданно она рванулась к нему, словно он был её последним вздохом, приникла всем телом.
Первосвященник чуть повернул ко мне голову, и я увидела торжествующую улыбку на его лице.
— Пожалуйста, не бросай меня! — прошептала Атерис. — Делай что хочешь, води кого хочешь, только не оставляй! Я без тебя — ничто! Меня без тебя — нет! Пожалуйста…
Её губы дрожали, и в голосе я с болью разобрала нотки маленькой, ненужной никому девочки, растущей во дворце, как сорная трава. Я знала, что её мать, вторая жена Джонора, рано умерла. Сам король наследниками, видимо, не интересовался, они просто были нужны ему, как важный пункт в договоре. Недолюбленные дети ищут любви везде… и часто находят её там, где не следует.
— Ну что ты, глупенькая, — за подбородок запрокинув её лицо, прошептал Файлинн, — ты — самое главное в моей жизни! Моя королева… моя умница… моя желанная…
Говоря это, он подталкивал её к письменному столу, стоящему в противоположной от кровати стороне. И там, задрав ей пышную юбку и завалив на столешницу, взял как простую крестьянку, не стесняясь моего присутствия. Очень быстро Атерис перестала плакать и начала стонать. Первосвященник долго не отпускал её, видимо, давая мне полюбоваться собственной мужской силой. Королева уже и стонать перестала, лишь тихонько охала, а он всё пользовал и пользовал её совершенное тело, натягивая на свой член, как лайковую перчатку — на руку.
Невменяемую, на трясущихся ногах, Файлинн выставил её прочь, едва кончил. Обернулся ко мне, заправляясь, и поинтересовался:
— Тамарис, сладкая, неужели твоё нежное сердечко не дрогнуло от увиденного?
В «моём нежном сердечке» после увиденной сцены поселились два чувства — жалость к сводной сестре и холодная, трезвая ненависть к Первосвященнику. Такой мерзости, как он, не было места на земле, а значит… значит, я должна сделать всё, чтобы его не стало. Даже ценой собственной гордости, чести, жизни! Только веру я сохраню в своём сердце, в самом чистом из всех его родников…
— Такой беспорядок не способствует романтике, — усмехнулся Файлинн.
И вновь я не увидела, его действия — движения ли, слова ли? — но вещи в комнате вернулись на свои места. Даже разбитая на тысячу осколков ваза очутилась, всё также тускло поблёскивая, на своём мраморном постаменте, в целости и сохранности! Рядом с камином, в котором заполыхал огонь, обнаружился столик с блюдами, накрытыми крышками. Сами собой зажёгшиеся магические светильники на стенах залили помещение мягким светом.
Первосвященник присел на кровать. Обвёл большим пальцем контур моих губ. В его глазах вновь вихрилась чернота, готовая выпить мою душу.
— Ты стала такой тихой, Тамарис, — негромко проговорил он. — Это непривычно, но и это мне нравится! Давай я сниму путы, а ты не станешь пробовать убить меня, и мы поговорим, как взрослые, искушённые жизнью люди?
Подумав, я кивнула. Моя жизнь ничего не стоит в этом лучшем из всех миров, а жизнь Файлинна совсем скоро обесценится. Разве это не повод для приятной беседы?
Клубы дыма скрыли горящий дом и выбравшегося через заднюю дверь Викера. Он перебрался через забор и скатился в овраг на окраине деревни. Здесь, в кустах, и пролежал до темноты, слушая крики испуганных людей, лай собак, треск и гул огня, грохот рушившихся крыши и стен.
Дом сгорел дотла. Нестерпимо воняло сажей. С неба падали хлопья пепла. Несмотря на это паладин уснул, и проспал до рассвета, баюкая странное ощущение в груди — всё казалось ему, что там застрял клинок, который он не смог вытащить. Впрочем, к утру кошмар рассеялся. Рукоять меча лежала в его ладони, видимо, он прихватил его с собой, когда выбирался из дома.
На рассвете Викер вышел на дорогу, ведущую в Ховенталь, и шёл до вечера. По пути один раз остановился в придорожной харчевне, благо деньги остались при нём. Лишь кутался в плащ, чтобы скрыть разрез на куртке, при каждом взгляде на который ему становилось холодно. Ночевать ушёл в лес, не остановившись ни в одном из гостевых домов. Ему надо было подумать. Посидеть под деревом, глядя на звёзды, как сидели они тогда с Тамарис на Кардагане, даря друг другу тепло… Первую мысль — сломя голову броситься ей на помощь, он давно отбросил, как крайне глупую. Наглухо застегнув эмоции, заставил себя рассуждать холодно и взвешенно, как то подобает Воину Света… И усмехнулся горько: не тому Свету служил Воин, не тому!