Фаэты
Шрифт:
Мада доплыла до волнобоя к забралась на него. Отсюда она увидела, что заморский пловец возвращается с доской в океан, чтобы снова начать скачку на пенных гребнях. Девушка помахала ему рукой, хотя он не мог ее видеть.
Вряд ли на Великом Берегу был еще кто-нибудь столь же искусный в плавании, как Мада. Океанские волны поднимали ее на хребты и силились отбросить назад. Но она не привыкла отступать, чего-нибудь пожелав. Она решила непременно встать на эту волшебную доску, и не было силы в мире, которая могла бы ее остановить.
Иноземец уплывал от берега и не оглядывался.
Мада
И вдруг Мада увидела его. Он стоял на пенном гребне. Вода словно кипела под ним, а он с безрассудной лихостью заскользил вниз по водному склону прямо на Маду.
В последний миг заметив ее, Аве подпрыгнул, а Мада нырнула, пройдя под доской.
Ей показалось, что волна рухнула на нее, но это доска чуть задела ее.
Мада вынырнула и огляделась. Незнакомец, выпрыгивая из воды, встретился с ней взглядом. Он радостно засмеялся и сразу поплыл к ней, прихватив по пути доску.
— Держись! — еще издали крикнул он.
Мада ничего не расслышала, но улыбнулась в ответ, понимая, что он спешит ей на помощь. А когда он подплыл, сказала:
— Я хочу встать на это, — и указала на доску.
— Аве Мар с радостью поможет…
— Маде Юпи.
— Ты узнаешь, что такое радость, сила, счастье!
Стоявшие на берегу следили за тем, что делается за волнобоями. И вздох пронесся по пляжу, когда все увидели, что на гребне волны появились во весь рост сразу две фигуры, держась друг за друга и, очевидно, стоя на доске каждый одной ногой. Это казалось чудом. Обнявшись на виду у всех и не падая, они неслись на пенном хребте к берегу.
Никогда Мада не получала такого наслаждения.
И все-таки, когда Мада и Аве, миновав волнобой, возвращались с доской к переполненному пляжу, Маде стало не по себе. Если бы вчера кто-нибудь сказал ей, что она способна на такое безрассудство, она рассмеялась бы.
Аве в одной руке держал доску, а другой готов был помочь Маде, если ее собьет с ног волной прибоя. Но Мада опередила его и, с хохотом проскочив через клокочущую пену, первой выбежала на берег.
Она словно показывала, что ей, дочери диктатора, дозволено все!
Встревоженная спутница укутала ее пушистым одеянием.
— Как было хорошо! Как было хорошо, если бы ты только знала. Мать Луа!
— Как не знать, — проворчала та. — Я чуть жива, тебя ожидаючи. Случись что с тобой, я уж непременно была бы казнена по повелению Яра Юпи (да будет он счастлив, великий!).
— Хорошо, что ты жива и сможешь теперь мне кое в чем помочь.
Мать Луа строго посмотрела:
— Боюсь догадаться, родная.
О намерениях своей воспитанницы Мать Луа догадалась верно. Мада всегда мечтала о настоящем фаэте, мужественном, благородном, чистом. Малокультурные фаэты среди «высших», кичившиеся своей с древности застывшей цивилизацией, отталкивали ее грубостью, спесью и презрением к круглоголовым, детей которых когда-то лечила ее мать. Чужестранец, как рассказала про него няня, был чужд всех мрачных предрассудков «высших», он был ученым Даньджаба, не побоявшимся там порвать с «наукой смерти», пойти наперекор всем. Именно о таком фаэте могла бы мечтать Мада, а он ко всему тому оказался еще и ловким, смелым, красивым.
Фаэтам вообще было свойственно взаимное влечение друг к другу «с первого взгляда», в чем они не всегда признавались сами себе.
Дочь Яра Юпи оправдала данное ей отцом имя — сразу влюбилась в одетого пеной гостя и, по мнению Матери Луа, потеряла рассудок.
— Подумай, родная! Будь то любой длиннолицый — куда ни шло. А тут ведь скажут — полукровка. Презрение да ненависть! Одумайся, родная! Я учила тебя правде о всех фаэтах, так ведь не для этого же!..
— Нет, — решительно ответила Мада. — Будет так, как я хочу. Ты пойдешь к его спутнику и скажешь, как мы увидимся с Аве.
— Где ж увидеться — таким заметным! Схватит его охрана Крови. Не желай ему зла.
— Будет так, как я сказала. Другие не смогут на нас смотреть. Мы с ним встретимся в саду дворца.
— В саду за Стеной? — с тревогой повторила Луа.
— Ты проведешь их через «кровную дверь».
Мать Луа поникла. Но Мада не обращала на нее внимания, со вскинутым подбородком идя впереди.
«Кровная дверь»! Это было одно из самых надежных устройств Логова, как называли Дворец диктатора. Яр Юпи давно уже был обуреваем манией преследования. Ему казалось, что всюду плетутся заговоры с целью убить его. Потому уже много циклов он безвыездно жил на территории Логова, никогда не показываясь за его стенами. С подчиненными он общался только с помощью экранной связи. Он не доверял никому. Охрану в важнейших местах вели автоматы, пропуская лишь избранных фаэтов с определенными биотоками головного мозга.
«Кровной дверью» могли пользоваться лишь самые близкие к диктатору фаэты. Другого «ключа» к двери не было, и ни один посторонний фаэт не мог ее открыть.
И вот Матери Луа предстояло провести в сад за Стеной чужеземцев. Она знала, что ее воспитанница решений не меняет. Кроме того, ей и не хотелось препятствовать Маде.
Надо ли говорить, что молодой фаэт Аве также влюбился в прекрасную Маду? По натуре своей склонный к крайностям, он снова и снова переживал мгновения, когда обнимал чудесную фаэтессу, стоя с ней на доске. Его бросало в жар, но он ума не мог приложить, как увидеть вновь свою желанную, которая оказалась дочерью Яра Юпи.
Куций Мерк, кряхтя, словно нес тяжелую ношу, брел за Аве. Он нисколько не удивился, заметив, что няня отстала от своей воспитанницы и занялась шнуровкой обуви.
Пропустив Аве вперед, горбун задержался около круглоголовой, а та, не разгибаясь, чуть слышно сказала:
— Как только взойдет в небе сверкающий Юпи, веди своего патрона к Грозной Стене, к руинам старой часовни.
Куций Мерк кивнул, хитро ухмыльнулся и догнал хозяина.
— Успех — это зависть неудачников. Свидание назначено у старых руин при свете ярчайшей звезды Юпи.