Фаина Раневская
Шрифт:
А впрочем, о ней не расскажешь в коротких строках. Ее надо было слышать на сцене и видеть на экране…
Подготовила Елена КУРБАНОВА
Фаина Раневская: Я так люблю жизнь
27 августа 1896 года родилась актриса Фаина Георгиевна Раневская
Перед Фаиной Георгиевной Раневской театр и кино в долгу: за свою жизнь она сыграла не так уж и много. Зато каждая из ее ролей — маленький шедевр. Раневская была потрясающей актрисой и совершенно уникальной личностью.
Этим записям — двадцать с лишним лет. Я тогда пришла к Фаине Георгиевне Раневской за интервью. Скромная квартира, старая, потертая
Еще были полки с множеством книг, которые хозяйка всем раздаривала. А на стене — фотографии Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Максимилиана Волошина, Владимира Маяковского, Галины Улановой, Василия Качалова, с надписями, полными любви и восхищения. Автограф Дмитрия Шостаковича был заклеен полоской бумаги.
— Он обо мне очень хорошо написал. Неловко показывать, — объяснила Раневская.
Встретила меня Фаина Георгиевна, сидя в любимом кресле и зябко кутаясь в темное драповое пальто с огромными пуговицами. Почему-то эти пуговицы особенно запомнились. И еще — поразительно светлое, лучащееся лицо Раневской под шапкой седых волос. О себе Фаина Георгиевна говорила мало, скупо, больше — о дорогих ее сердцу людях.
А потом Раневская в уютной кухне угощала меня кофе и дефицитными деликатесами из «заказа». От хозяйки ни на шаг не отходил лохматый пес-дворняга по кличке Мальчик. Когда-то он попал в эту квартиру с перебитыми лапами и был бесконечно предан выходившей его актрисе. Помню, как я была счастлива, когда Раневская доверила мне прогулять Мальчика по Тверскому бульвару. Сама Фаина Георгиевна из-за больных ног ходила с трудом, и собачьи прогулки обычно поручала соседке, отдавая ей за это половину скудной театральной зарплаты. А брать интервью мне так и не пришлось. Раневская просто вручила исписанные четким почерком страницы: «Ответы уже готовы. А вопросы придумаете сами!»
Вот ее воспоминания.
Со Станиславским я встретилась раз в жизни. Я переходила Леонтьевский переулок, где он жил, и увидела седую голову Константина Сергеевича — он ехал на извозчике. От неожиданности в трансе закричала: «Мальчик мой дорогой!» Он расхохотался, кивнул мне и послал воздушный поцелуй. Родилась я в конце XIX века, обмороки были еще в моде — и я широко этим пользовалась. После воздушного поцелуя моего божества я, естественно, поспешила упасть в обморок. Систему Станиславского я не знаю, книга же его «Моя жизнь в искусстве» — всегда со мной. Станиславский-актер был моим потрясением. Особенно «въелся» в меня его Крутицкий из комедии Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
В театральную школу я не была принята по неспособности. Педагогом, сделавшим меня актрисой, была известная в то время артистка Павла Леонтьевна Вульф — человек необыкновенной доброты. Она стала со мной работать, устроила в театр в Крыму, куда была приглашена на гастроли. В Крыму нам очень помог Максимилиан Волошин — иначе мы там умерли бы с голоду. Павла Леонтьевна была ученицей прославленного артиста Давыдова, другом Комиссаржевской. И мне она преподала то, что узнала от своих учителей. Лучшие традиции театра стали мне дороги, а все, что связано с карьеризмом, саморекламой, — чуждо.
Мне так близок Пушкин! Я не расстаюсь с ним и не перестаю удивляться его гению. Пушкин — это непостижимое чудо и… мой главный режиссер. Помните, Лаура в «Каменном госте»:
«Я вольно предавалась вдохновенью, / Слова лились, как будто их рождала / Не память рабская, но сердце…»
Когда я прихожу с репетиции, кидаюсь без сил на кровать, а там пушкинский том открытый. Читаю то, что давно знаю
Анну Андреевну Ахматову я очень любила, молилась за нее. Она была моим идолом. Когда мы говорили с ней о Пушкине, я от волнения начинала заикаться. А она вся делалась воздушная, неземная. Памятник Пушкину в Москве Ахматова не любила — уверяла, что Александр Сергеевич так никогда не стоял. И ненавидела двух женщин — Наталью Николаевну Гончарову и жену Достоевского Анну Григорьевну Сниткину. Говорила: «За мещанство!»
Она считала, что Достоевский женщин не знал и Настасью Филипповну в «Идиоте» поэтому придумал: «Никакая женщина не бросит сто тысяч в печку, в камин, в огонь!» Ахматова очень «чувствовала» писателя. Когда я впервые читала «Мертвые души», то поначалу смеялась, а потом стало страшно — так и не дочитала. Сказала об этом Анне Андреевне, а та в ответ: «А знаете, кто такой был Гоголь? Дьявол, душенька!» Я испугалась, закричала даже… Докторскую мантию, которую Ахматова получила за границей, она называла смешно — «ученое манто». Еще, помню, в Анну Андреевну влюбился Гаршин — племянник писателя — и она собралась за него замуж. Я тогда сочинила двустишие:
«Давно пора тебе, mon ange, Сменить свой нимб на флердоранж».Ахматова так хохотала!
Я «переспала» почти со всеми театрами Москвы — все искала святое искусство. В телевизионной передаче обо мне ведущая спросила: «И где же вы его нашли?» Я ответила: «В Третьяковской галерее». А в наш театр вхожу, как в дворницкую, только вот квасом не пахнет.
Мои любимые роли — в пьесах Чехова. Переиграла почти во всех — конечно, то, что могла. В молодости очень любила роль Наташи в «Трех сестрах». Меня всегда интересовал вопрос — почему я, человек душевно опрятный, ужасно люблю играть негодяек? Почему наслаждаюсь, когда играю спекулянтку Маньку в «Шторме» — роль, которую с разрешения автора сочинила сама? Наверное, мне просто интересно показывать то, что во мне самой отсутствует. Сейчас вот репетирую няньку Фелицату в комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше». Но Фелицата мне нравится, она — добрая. А знаете, почему эта пьеса сейчас современна? Там все — жулики!
Ненавижу о себе говорить или писать. Слова Стендаля: «Когда у человека есть сердце, лучше, чтобы его жизнь не бросалась в глаза», — это и мой принцип. Вот только не понимаю, как я с таким принципом пошла на сцену.
Я сама — застенчивая. Играть боюсь страшно! А играю шестьдесят лет. И все боюсь, боюсь…
Как-то меня спросили, почему я живу так скромно, почти бедно — нет ни фарфора, ни хрусталя. По-моему, разговор был в кухне, я что-то жевала. И сказала: «Мое богатство в том, что мне оно не нужно!»
Воспоминания актрисы сберегла Татьяна ИСКАНЦЕВА
Фаина Раневская: «Театр будет жить вечно…»
Погасли окна в доме Фаины Григорьевны Раневской. Ушла от нас легендарная, объединявшая своим творчеством несколько поколений признательных зрителей, поистине народная артистка, отдавшая театру и кино семьдесят лет жизни.
У нас была возможность несколько лет назад стать читателями ее мемуаров. Но тогда Фаина Григорьевна, почти завершив их, посчитала нескромным выставлять напоказ свои чувства. И решительно, темпераментно, как и все, что она делала в жизни, рукопись уничтожила.