Факап
Шрифт:
Ну а Комова я видел. Часто. Когда его из "живого озера" в медицинскую камеру носили. Был он очень тихий и какой-то синенький. И глазки стеклянные, в одну точку сосредоточенно смотрящие. Не знаю, подо что он такое попал, но пристукнуло человека капитально.
Врачики, к которым я пристал с расспросами, честно сказали, что сами не знают, что с ним: впервые, дескать, сталкиваются. Потому что формально у него все показатели в норме, включая мозговые, только он почему-то синий и ни на что не реагирует. Поэтому и повезли на Леониду: может, какая-нибудь местная хреновина сработает.
Я подумал и решил, что это, скорее всего, из-за инвертора. Комов у нас подо всё попадал, начиная от альфа-излучения и
В общем, возникло такое ощущение, что меня как бы тыкают носом: посмотри, до чего ты и твой пёсов генератор довёл героя космоса. Осознай и проникнись.
Но я подумал и решил этим ощущением не проникаться. Потому что себя-то я знаю. И если уж я достал такую штуку из загашника, то, значит, и впрямь был самый край. Ну а коли так — я не виноват, господа вселенские гуманисты. Не надо вешать на старого пузатого дядю Яшу всякие левые косяки. За своё отвечу, а чужого мне и даром не надо.
А вообще на Леониде хорошо, хотя поначалу мне показалось скучновато. Поскольку, кроме Комова и меня, остальные отдыхающие были сверхзаслуженными комконовскими старичками. Которые дружны со времён покорения Бетельгейзе. И в своё уютненькое общество посторонних пускать не расположены. Да я и не рвался, что мне с ними делать.
Однако нашёлся один товарищ, которого я в каком-то смысле знал. Ингмар Виттель, астроном и не только.
День 27
Скоро месяц пребывания в этой предвариловке. На такой случай у меня есть глоток последний коньяка и банка сардин. Сам от себя прячу.
Начал переслушивать Баха. С первого раза он у меня как-то не пошёл, а сейчас я проникся. Великая музыка. Одна проблема: курить под него хочется просто жутко.
Торжественно обещаю и клянусь. Если буду жив и выберусь отсюда — первым делом устрою себе сигарный ужин. Нет, не так. Каждый день буду устраивать себе сигарный ужин, пока никотин из ушей не польётся. А на пути в медкамеру ещё пахитосочку выкурю и коньячком усугублю.
Эх, мечты-мечты. Пора бы и делом заняться. То есть вернуться в те славные времена, когда у меня всё было и мне за это ничего не было.
Значит, Виттель. Познакомились мы из-за его голоса. Он у него не то чтобы громкий, но каким-то проникающий, что-ли. У нас в лётном был такой препод, мы его все ненавидели, потому что после тренировок хочется покемарить, а он со своими формулами буквально вгрызался в мозг. Вот и у Ингмара есть такое свойство.
Первый раз пересеклись мы в курительной комнате. Место это спокойное, тихое, ходил туда я и ещё два старичка, из которых уже песок сыпался. Виттель сам не курит, а к нам он впёрся в поисках кофемашины.
До сих пор помню эту сцену. Я сижу в кресле, вдумчиво созерцаю содержимое хумидора и тут вдруг вкатывается маленький лысенький человечек с толстыми губами. Ни с кем не здороваясь, бежит к кофейнице и принимается её ломать. Сначала нажимает не на те кнопки, потом отсоединяет какую-то трубочку, из которой хлещет пар, а потом сражается, как лев, с каппучинатором. Комментируя свои потуги вот этим своим сверлящим мозг фальцетом. Меня это до того достало, что я пошёл и сделал ему кофе с пенкой. Причём он меня эту пенку два раза заставил переделать.
Потом-то я понял, что данный товарищ вообще всего в жизни добивался примерно таким же способом. Но тем не менее — какая-то симпатичность в нём всё же была, и собеседником он оказался приятным. А когда я привык к его, так сказать, тембру, так и вовсе хорошо
Нет, сразу-то я не сообразил, что это тот самый Ингмар Виттель, мемуары которого я читал. Мало ли Виттелей. Вот что человек всю жизнь прослужил в действующем резерве ДГБ — это было у него на физиономии написано. Что довольно быстро подтвердилось, как раз за коньячком, когда начали вспоминать всякие истории из жизни. Хотя по сравнению с Ингмаром я, можно сказать, вообще не жил: у него был какой-то неистощимый запас баек. Он всех знал, всё видел и везде бывал, даже у тахорга в заду. Нет, это не скатологический юмор, во всяком случае не мой. Он мне такую телегу прогнал в качестве охотничьей истории. Как сопровождал группу начальников-астрономов, решивших поиграть в охоту на крупного зверя, дальше с ними случились всякие злоключения, и, в общем, он остался один в джунглях и два дня прятался от хищников в левом заднем проходе тахорга, впавшего в весенний анабиоз. И хотя я знаю, что тахорги весной в анабиоз не впадают, но всё равно слушал: вот сейчас вспоминаю, с какой серьёзной рожей он мне всё это рассказывал, и ржу.
С другой стороны, навязчивым он не был. И после сеанса человеческого общения — по которому я уже успел соскучиться — не стал портить впечатление, а быстренько попрощался и убежал по каким-то своим делам.
Ситуация с книжкой выяснилась где-то дня через четыре. К тому моменту мы уже выяснили, что у нас с ним где-то четыре часа разницы. Что в данном случае не критично. Так что у нас выработался такой ритуал: Виттель заходил в курительную, я ему делал кофе (каппучинатор он то ли так и не освоил, то ли делал вид — ставлю на второе), а потом мы шли пить и трепаться. Потом он уходил покемарить, а я — отмокать в "озеро". И уже во время отмокания до меня, как правило, доходило, что я как-то незаметно успел слить Ингмару кусок актуальной информации. А он меня накормил очередной задницей тахорга. Но сердиться я на него за это не мог. Вытягивать инфу — это была не только его работа, но и любимое занятие. Которому он предавался во всех своих обличьях. А их было много. Хотя базовой его профессией была всё-таки астрономия.
В тот день он мне как раз рассказывал байку про вытягивание очередной инфы. История была сложная и запутанная, но ключевым моментом там было вот что. Ингмару нужно было — кровь из носу — посмотреть один документ. Который находился в информатории Института Истории Космофлота и никогда не экспонировался в БВИ. Проблема была в том, что никаких разумных и легальных причин для интереса к документу у него не было, а космофлотчики, как известно, люди чрезвычайно дотошные. Документ ему бы в конце концов выдали, но с легендой прикрытия, которую он тщательно выстраивал, можно было бы попрощаться.
Ингмар пошёл нетривиальным путём. Среди прочих масочек, которые он носил, значилось членство в одной астрономической комиссии. Так вот, он принялся писать мемуары о своей работе в данном коллективе. Типа охватил его творческий зуд. И он их не просто писал — нет, он с ними носился, заставлял читать черновики знакомых и незнакомых людей, в общем, всячески изображал вспыхнувшее авторское тщеславие, чем всех доставал неимоверно. В частности, регулярно затребовал под это дело большие массивы данных, хоть как-то относящихся к работе комиссии — в том числе и у историков космоса. Этих он затеребил до такой степени, что они выправили ему допуск в несекретную часть архивов. А нужный ему документ порекомендовали сами, только бы отвязался... Закончил Ингмар свой рассказ хвастливым заявлением, что книжку он действительно написал — и, по его скромному мнению, очень даже неплохо вышло.