Факел (книга рассказов)
Шрифт:
Да, но тут приближается свадьба, и где мы станем жить? Человек себе не враг, и он выбирает лучший вариант. Жить мы будем у бабуси — там две изолированные комнаты, восемнадцать и четырнадцать. И мы займем восемнадцатиметровку, это справедливо — нас ведь двое. А бабуся одна — ей четырнадцать метров. Справедливо? Да. Восемнадцать больше четырнадцати, но ведь и двойка больше единицы — это каждому известно.
Ну, Наташа к бабуле, ах, бабуленька, я такая счастливая, мой Зверев меня любит, но ты знаешь, я подумала, а что если мы у тебя поживем, недолго, с годик, а там Зверев квартиру купит. Что ты,
Примерно вот такие лепетания были.
А бабуля что-то такое не в восторге. Она свое твердит: помру — дело другое, а покуда жива, хочу пребывать в собственной квартире исключительно в гордом одиночестве. Да, бабуля не в восторге.
И что главное — все правы. Бабуля хочет жить без посторонних людей — это ее законное право. Да, но ведь и Наташа здесь прописана и, значит, имеет право жить с мужем на своей законной жилплощади. Оно понятно, чтоб прописать Зверева, нужно бабусино согласие, а чтоб жить на своей площади, особого согласия не нужно.
И вот эти соображения Наташа не скрывала от любимой бабушки. Получается, девушка не без напора. Что приятно — внучка в жизни не пропадет. Неприятно только, что она сжимает не чье-то безымянное горло, но твое собственное.
И бабуленька растерялась от такого напора. Она знай свое твердит, мы так не договаривались, а договаривались мы иначе, так что жить ты здесь будешь не прежде, чем я помру.
Да, но бабуленька, дом ведь это не твой собственный, он ведь государственный, и у нас с тобой на жилплощадь одинаковые права.
Чем, видать, наповал сразила старушку, та, поди, считала, если близкие люди о чем-то договариваются, то слово свое держат, не пытаясь объегорить.
Наташа стала успокаивать старушку, да ты, бабуля, не бойся, все будет нормально, еще и лучше будет, да мы обе будем пахать на Звереве.
Чем, понимать надо, доканала старушку. Ей, видно, не приходило в голову, что, выходя замуж, человек думает, как бы это ловчее пахать на любимом человеке.
Словом, бабуля отказала наотрез. Да так решительно, что Наташа поняла, тут без вариантов и пора присоединять отца.
Ну да, Наташа думала, бабушка исключительно мяконькая и без костей, а старушка оказалась жилистой, костлявой и буквально тебе стальной, и пора присоединять отца, чтоб он внушил бабульке семейные ценности.
Хотя какие еще ценности? Если человек привык к тихой жизни, так зачем ему напористая внучка да еще с незнакомым Зверевым? К тому же дело молодое, и они не задержатся ребеночка завести, что правильно. Но мне-то зачем такие хлопоты в безусловно неюные годы? Этот Зверев собирается на квартиру заработать. А если не заработает? Или если вдруг сообразит, а на кой черт денежку тратить, ведь старушка естественным путем вскоре растворится в круговороте вещей в природе.
К тому же говорят, молодежь теперь ушлая пошла, она может и в богадельню бабульку сплавить. Но даже если и не вся молодежь такая коварная, зачем бабульке лишние переживания. И так напереживалась в своей жизни. И она позвонила сыну, мол, Вася, мы так не договаривались.
То есть бабуля, боясь, что внученька отхапает
Ну, Людмила Дмитриевна недовольна, мол, свекрухе пора о Боге думать, а она вон какие красивые планы срывает. Но что удивительно, на мать обиделся и Василий Павлович: это старческий эгоизм — думать только о себе, а не о будущем ближайших людей. Раньше мама такой не была.
Наташа говорит, раз бабуля оказалась старой предательницей, то мы не позовем ее на свадьбу. И родители с этим согласились: не зовем из педагогических соображений, бабушка все поймет и переиначит свое решение, она ведь учительница и, следовательно, в педагогике кумекает.
И все. И не звонят. И про свадьбу ни слова. Но и матушка Анна Трофимовна тоже обиделась и тоже не звонит. И две недели обе стороны играли в молчанку, ожидая, у кого нервы окажутся послабее.
А тут и свадьба подкатила. И все было по высшему разряду. Сперва загс, потом венчание в церкви. И как хороша была Наташенька в подвенечном платье и в фате с красивыми новомодными заморочками.
Стол развернули в единственном городском ресторане, человек на шестьдесят и никак не менее. Было весело, и что характерно, обошлось без пьяных эксцессов. Даже удивительно, за столом в основном молодежь, а обошлось без разборок, драк и блева. Очень все удачно.
Да, но на высоте веселья Василий Павлович вдруг вспомнил про матушку. Чего-то, рассказывал, тревожно стало, чего-то, говорит, сердце — вещун. Надо, решил, с мамочкой помириться. Хоть и отказала, но ведь мамочка. Жизнь ведь продолжается. Покуда Зверев будет на квартиру замолачивать, молодежь поживет у Василия Павловича. Да, жизнь продолжается, и родные люди должны жить в мире.
Никому ничего не говоря, он пошел к маме — это в двух шагах от ресторана. Да, взял бутылку шампанского, мол, помиримся и выпьем по бокалу за счастье Наташи и за мир как во всем мире, так и в отдельно взятой семье.
Звонит. Но мама не открывает. Еще раз звонит, но мама не открывает. А свет в окнах горит. У него были ключи, и он вошел в квартиру. Мама! Мама! Но тишина.
Он в одну комнату — нет мамы. Мама! Мама! Но тишина. Он в другую. Мама, вытянувшись на кровати, спала. Буквально как живая. Но в том и дело, что неживая. Да, умерла мама. Уже и похолодела. Горе? Да!
Василий Павлович поплакал. Мама была в черном платье с белейшим кружевным воротничком. Видать, ожидая приглашения на свадьбу, надела единственное торжественное платье. Видать, весь день ждала. А когда поняла, что не позовут, легла на кровать и от горя померла. Ну, так — не так, но у Василия Павловича получалось, что именно так.
Что было делать? Рыдай не рыдай, а маму не вернешь. Нет, не вернешь.
Тогда Василий Павлович пошел на свадьбу. И он принял решение — ничего не говорить веселящимся людям. Горе снесет в одиночку. Не нужно мешать людям. Радость и горе ведь ходят в обнимку. Пусть у всех сегодня будет радость, а завтра начнется горе. И оказался силовольным мужчиной — про смерть матери сказал только утром. И пора приниматься за горькое дело. И все начинать сначала: идти к матери, увидеть, что она умерла, вызывать милицию, медицину, и все, что положено. Да, пора приниматься за горькое дело.