Факел
Шрифт:
— Погоди. Посмотрим, заслуживаю ли я твоих похвал. Я назову тебе эту болезнь, объясню ее причины и скажу, как ее можно было бы вылечить. Ты видел, как я нажал пальцем на чувствительное место над гладом Пенелопы. Она вздрогнула от боли, и я убедился, что припадок, который мы видели, — это не эпилепсия, не священная болезнь. Иначе девушка не почувствовала бы никакой боли. Ведь после припадка прошло совсем немного времени.
Гиппократ кивнул, и Эврифон продолжал:
— Нет, она страдает болезнью, которую мы называем истерией. Мы называем ее так, потому что ее вызывают движения утробы, «хистэры», внутри тела. Я заметил, что болезнь эта чаще всего встречается у девушек, особенно у тех, которым давно пора замуж. Книд лежит недалеко от Персии,
Он потер руки, словно не сомневаясь, что узнать про эту болезнь больше, чем знает он, невозможно. Затем он прибавил:
— Упомяну также, что лучшее лечение в таких случаях — брак и рождение ребенка. — Он помолчал. — Отец Пенелопы все еще считает ее маленькой девочкой, но Афродита уже одарила ее юное тело теми таинственными чарами, которые покоряют мужчин. И конечно, многие отцы давно подумывают о том, чтобы попросить дочь Тимона в жены своим сыновьям. Ведь она принесет с собой большое приданое — очень, очень большое. Ее мать Олимпия была богата. Архонт же, удачливый судовладелец, еще умножил это богатство.
Пиндар все это время только слушал, как и подобает ученику. Эврифон бросил на него лукавый взгляд и, повернувшись к Гиппократу, сказал самым серьезным тоном:
— Обдумав этот случай, я полагаю, что лечение больной следует поручить Пиндару.
Молодой человек покраснел, и Гиппократ поспешил прийти ему на выручку:
— Со многим из того, что ты сказал, Эврифон, я согласен. Брак может принести пользу Пенелопе. Но не сам по себе и даже не потому, что беременность положит конец тем ежемесячным движениям утробы, которые ты нам описал. Выйдя замуж, она уедет из этого дома, освободится от… — Гиппократ умолк, оглянулся и затем продолжал вполголоса: — Какая-то женщина в шафрановом хитоне подглядывает за нами вон оттуда, с крыши. — Потом с улыбкой добавил громко: — С помощью своей матери Пенелопа скоро поправится. Девочка слишком долго просидела в четырех стенах. Ей следует побольше гулять и заниматься гимнастикой. Я согласен с тобой, что у нее нет эпилепсии. Над ней не тяготеет проклятие богов.
Врачи перешли на дальний конец балкона, где могли говорить, не опасаясь, что их услышат, и Гиппократ сказал:
— Из слов Энея я заключил, что Олимпия — очень странная женщина. Мне кажется, она слишком горячо любит своего сына Клеомеда и слишком мало любит свою дочь Пенелопу.
— Ты меня удивляешь! — воскликнул Эврифон. — Олимпия показалась мне прелестной женщиной, просто обворожительной. Я знаю, что длинные, завитые спиралью локоны давно вышли из моды, но мне они нравятся. У нее очень красивые черные глаза, и она умеет выбрать наряд к лицу. Ну что ж, может быть, все это просто признаки запоздалой весны у Олимпии, да и у меня тоже!
В глазах Эврифона мелькнули веселые искорки, и Гиппократ вдруг понял, что этот сухой насмешливый человек нравится ему, несмотря на всю свою самоуверенность.
— Я должен сказать, — заметил Гиппократ, — что Пенелопу уже лечит весьма почтенный асклепиад, и это делает наше положение несколько затруднительным. Он, конечно, поджидает нас внизу на террасе. Это очень хороший человек, весьма благочестивый: он молится богам о здоровье своих больных и применяет очищения и заклинания. Зовут его Эней.
— Да, я знаю старика, — кивнул Эврифон. — Он гостил у меня в Книде.
'Гиппократ слегка улыбнулся.
— Я боюсь сказать, что лечить так, как он лечит, Эней научился
— Сирна! — рассерженно воскликнул Эврифон. — Асклепиады Сирны — чванные глупцы, упрямо цепляющиеся за старину.
— Ну, Эней не так уж плох, — засмеялся Гиппократ. — Тут он, конечно, ошибся, но с кем этого не случается? Правда, лечил он Пенелопу самым глупым образом — запретил ей принимать ванну, касаться коз и даже козьих шкур, запретил есть рыбу и птиц, особенно голубей, петухов и стрепетов; велел избегать мяты, чеснока и лука из-за сильного запаха и не класть ногу на ногу или руку на руку, чтобы ею не могли овладеть злые духи, и еще много такой же чепухи. Она совсем изголодалась, бедняжка.
— Да, да, — ответил Эврифон. — А если бы из-за такого лечения девушка умерла с голоду, то все сказали бы: «Увы, такова воля богов!» — и он все равно получил бы свою плату. Порой мне кажется, что люди охотнее платят врачу за глупость, с условием, конечно, что она приправлена достаточным благочестием, нем за здравый совет. Пиндар, — добавил он, обращаясь к молодому человеку, — запомни это: чтобы стать богатым, ты должен быть благочестивым и уметь внушать доверие, а если ты допустишь в лечении ошибку, постарайся как можно скорее похоронить ее результаты.
— Я вовсе не хотел сказать, — перебил Гиппократ, — что Эней обманщик. Он обладает всеми достоинствами души, необходимыми для хорошего врача, всеми теми достоинствами, которыми обладаешь ты, Эврифон, хотя и любишь шутить.
Эврифон сделал быстрое движение, словно возвращая что-то.
— Я сообщил тебе мое мнение, Гиппократ, и теперь расстанусь с тобой. Остальное предоставляю тебе. Признаюсь, меня больше интересуют телесные болезни женщин, чем их капризы. У Асклепия было два сына: я, вероятно, произошел от Махаона, хирурга, а ты — от Подалирия, лекаря. Лечи, если хочешь диетой, травами и убеждением, а мне предоставь нож и то, что я могу увидеть и пощупать.
— Однако, — возразил Гиппократ, — Гомер рассказывает, что Махаон вылечил Менелая травами и лекарствами. Нет, чтобы вылечить больного, мы должны использовать все средства, а среди них немалое место занимают диета и режим.
Эврифон пожал плечами и хотел было уже уйти с балкона, но остановился, и в глазах его снова мелькнули насмешливые искорки.
— Мое окончательное мнение таково: лучше всего будет предоставить лечение Пиндару. Когда он ближе познакомится с… э-э… положением вещей, он, несомненно, со мной согласится. Наполни «хистэру», и ты вылечишь истерию! — Он засмеялся и ушел.
Гиппократ поглаживал свою черную квадратную бороду, прикрывая рукой улыбающийся рот. Он заметил, что стеснительный Пиндар не только рассержен, но и явно смущен.
— Как видишь, Пиндар, мы с Эврифоном сошлись во мнениях! Тут важнее всего было правильно определить болезнь. Этот припадок не был эпилептическим, его нельзя считать признаком священной болезни. Когда у тебя будет больше опыта, ты научишься сразу распознавать настоящих эпилептиков, не нажимая на чувствительное место над глазом. Эврифон называет это состояние истерией, пользуйся этим названием, если хочешь, но не позволяй убедить себя, будто причиной болезни является движение женской утробы. Ведь истерия встречается и у мужчин, хотя, должен признать, гораздо реже. Однако Эврифон прав, говоря, что болезнь эта особенно распространена среди персов, а также — мог бы он добавить — среди финикийцев и израильтян. Болезнь Пенелопы, по моему мнению, — это больше болезнь души, нежели тела. Отсюда, однако, не следует, что в нее вселился какой-нибудь бог или злой дух, как считают многие. Наверное, когда она была маленькой, она падала на пол, визжала и брыкалась, И наверное, заметила, что только таким способом может добиться от равнодушных к ней родных того, что ей хочется. Если бы мать любила ее, была к ней внимательна и разок-другой хорошенько отшлепала бы, дело не зашло бы так далеко. Но теперь вылечить ее уже не так просто.