Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Шрифт:
Следующие два часа он занимается прозой, и вы восхищаетесь роскошностью его языка, бесчисленностью синонимов, стилистическими приемами. Он посещает парламент, идет в казначейство, во второй половине дня и вечером он имеет дело с огромными объемами текста и выдает новые тысячи разнообразных слов, каждое из них бережно сохраняется его помощниками, которые подобны рабочим пчелам, обихаживающим пчелиную матку.
К этому времени вы начинаете ослабевать – но только не он. Он продолжает деятельность и после обеда, хотя вы уже в постели – вас сменил другой секретарь. Ваш работодатель жужжит и ночью, как будто в его батарейках более совершенная смесь химикалий, неизвестная прочим людям. Его голова падает на подушку в лондонской квартире, когда уже три часа ночи, и завтра он собирается повторить все с начала. Вскоре вы поймете, что разговоры о нем – правда: чем более вы узнаете Уинстона Черчилля, тем
Было бы в корне неправильным считать Черчилля своего рода звучным вокалистом, полагать, что он не более чем импресарио идей, подобие Рональда Рейгана с сигарой. Хорошо известна шутка Рейгана о его подходе к жизни: «Говорят, тяжелая работа не убивает, но я считаю, не надо и рисковать».
Черчилль категорически не мог придерживаться такого правила. Это проявляется не только в его книгах – а он написал тридцать одну, причем четырнадцать были «настоящими», оригинальными публикациями, а не компиляциями уже опубликованных материалов. Посчитайте число его вхождений в «Хансард» [60] : дюжины речей, реплик и вопросов каждый месяц на всем протяжении его парламентской карьеры, которая длилась почти без перерывов шестьдесят четыре года. Его опубликованные речи занимают 8700 страниц восемнадцати томов, его служебные записки и письма насчитывают миллион документов в 2500 коробках.
60
«Хансард» – официальный стенографический отчет о заседаниях британского парламента, впервые такие отчеты были напечатаны Л. Хансардом в 1809 г.
Он представил пять бюджетов как канцлер казначейства, его выступления при этом продолжались три-четыре часа (а современные канцлеры говорят не более часа). И у Черчилля не было никакого спичрайтера. Он подготавливал выступления сам, а когда не диктовал, не писал, не управлял каким-либо обсуждением, не рисовал, не клал кирпичи, он продолжал наращивать свою интеллектуальную мощь.
Прочитав по крайней мере пять тысяч книг, он доверил своей слоновьей памяти так много поэтических строк, что люди считали его проигрывателем-автоматом. Нужно лишь нажать кнопку и прослушать. Когда он останавливался у Франклина и Элеоноры Рузвельт в Шангри-Ла, то поразил американского президента воспроизведением бессмысленных рифм Эдварда Лира [61] .
61
Лир Эдвард (1812–1888) – английский художник и поэт, один из основоположников литературы абсурда.
Затем Рузвельт процитировал знаменитые строки из патриотического американского стихотворения «Барбара Фретчи», написанного Джоном Гринлифом Уиттьером: «Стреляйте в седины моей головы,//Но флага отчизны не трогайте вы!» [62]
Черчилль ошеломил президентскую чету тем, что прочитал это произведение по памяти от начала до конца. Это удивительно, ведь стихотворение характерно американское, вряд ли такую поэзию он изучал в Харроу. Черчилль проявил искусную дипломатию, «вытащив» его из своего цилиндра. «Мы с мужем переглянулись, – вспоминала Элеонора Рузвельт. – Каждый из нас мог процитировать несколько строк, но произведение целиком было выше наших возможностей».
62
Перевод М. Зенкевича.
Схожее чувство испытывал и Ага-хан [63] , когда Черчилль долго цитировал Омара Хайяма. Что, Черчилль пытался впечатлить собеседника? Нет, просто стихи удержались в его памяти. Черчилль годами сберегал и хранил там литературные деликатесы, они как следует замариновались в омываемых алкоголем извилинах его мозга. Черчилль мог извлечь их в любой момент: «Песни Древнего Рима» – для кабинета министров, Шекспира – для детей. Даже когда ему было за восемьдесят, он мог внезапно процитировать сэру Джону Колвиллу малоизвестные строки Аристофана.
63
Ага-хан III (1877–1957) – религиозный глава исмаилитов, основатель и первый президент индийской Мусульманской лиги.
Если у вас найдется пятнадцать минут, откройте на YouTube превосходные материалы, не вошедшие в телевизионное обращение Черчилля от имени партии накануне выборов 1951 г. Он сидит и свирепо смотрит в камеру, а для дублей его заставляют произносить текст снова и снова. Наконец он вырывается от мучающих его продюсеров и задает им перцу, цитируя длинный отрывок из Гиббона о распространении христианства.
Этот мнемонический дар важен – сведения из памяти Черчилль мог использовать для побед в дискуссиях с коллегами, возвышения над ними. В 1913 г. Асквит пожаловался предмету своей любви Венеции Стэнли, что на последнем трехчасовом заседании кабинета два часа с четвертью были заняты замечаниями Черчилля. Он был тем, к кому обращались для проведения сложных переговоров, отчасти из-за его обаяния и дружелюбия, но в основном из-за способности глубоко вникнуть в предмет, вследствие чего он мог использовать многообразие уловок и компромиссов. Он вел переговоры обо всем: разделение Ирландии, создание Израиля, окончание Всеобщей стачки. Причина, по которой он был настолько значим для этих влиятельных событий ХХ в., не в том, что он, расталкивая других, пробирался в центр сцены, но в том, что коллеги признавали «многоваттность» Черчилля, необходимую для достижения результата.
Он не отличался математическим или финансовым складом ума. Он сам признал во время спора о том, возвращаться или нет к золотому стандарту, что у него «ограниченное понимание этих крайне технических вопросов» (его отец, также канцлер казначейства, сходным образом жаловался на «проклятые десятичные запятые»). После совещания с большой группой банкиров Черчилль посетовал, что они «говорят по-персидски». Но за это его, разумеется, можно простить. История последних ста лет переполнена событиями, свидетельствующими, что у банкиров нет ни малейшего представления о том, что они хотят сказать.
Но у Черчилля определенно имелись стойкость, энергия, абсолютный ментальный рык, как мог бы выразиться Джереми Кларксон [64] . «Вот идет Уинстон Черчилль с его мышлением в сто лошадиных сил», – сказал кто-то перед Первой мировой войной, когда эта мощность была значительна.
У некоторых людей, одаренных быстрым аналитическим умом, нет выраженной энергии, интереса к работе. У других – напористость, но ограниченный талант. Понятно, что у большинства из нас умеренная доля того и другого. У Черчилля было все: феноменальная энергия, колоссальная память, острый аналитический ум и беспощадная журналистская способность рассортировать материал, поставив главное на первое место. Еще у него в голове была молниеподобная зигзагообразная жилка, способствующая креативности.
64
Кларксон Джереми – английский телеведущий и журналист, специализирующийся на автомобильной тематике.
Его психологическое строение (необходимость показать себя перед отцом, частичная мегаломания и тому подобное) означало, что он должен был работать, он не мог бездействовать. Некоторые придают большое значение его предполагаемой депрессии, или «черному псу», как он называл ее, используя существовавшее в то время выражение. Другие полагают, что с этим перестарались, и я склонен с ними согласиться.
Конечно, у Черчилля было некоторое уныние в тридцатых годах, когда он лишился должности, но в целом он вполне освоился с тем, что для многих людей является творческим циклом: депрессия – напряжение – творчество – усиленная алкоголем эйфория – депрессия и так далее. Он просто проходил этот цикл быстрее, чем кто-либо другой, как будто у него было больше «об./мин.», и оттого его производительность была огромна. Подобно Сэмюэлю Джонсону, он налагал сам на себя громаднейшие требования, и супер-эго подстегивало его к дальнейшим свершениям. Он объяснял, каково это было: «Знаете, я ненавижу идти спать, чувствуя, что не сделал за день ничего полезного. Это все равно что не почистить зубы перед сном».
В некотором смысле его подход можно назвать архаичным – им двигала жажда славы и признания, а также страх публичного позора. Но в этой смеси была заметна и постхристианская вина. Каков бы ни был химический состав топлива, двигатель Черчилля был безупречно приспособлен к сложностям руководства. Он был воином Уайтхолла и любителем деталей, чем порою доводил до бешенства.
Работая в казначействе, он занимался такими мелочами, как стоимость телеграмм, посылаемых Форин-офисом. Когда он вернулся в адмиралтейство в 1939 г., то наводил справки о количестве шерстяных пальто, отпущенных отдельным кораблям. Ему вздумалось отдать распоряжение, что на судах Королевского флота надлежит играть в нарды, а не в карты.